80-летие первого дальнего полёта дирижабля "СССР В-6"

[Алексей Белокрыс]

Друзья, ничего особенного, но пусть и здесь тоже лежит.



Долгие пруды, № 13 (410), 3 апреля 2015 г.

Путь вдали сияньем звёздным вышит...

К 80-летию первого дальнего перелёта дирижабля "СССР В-6"

Алексей Белокрыс

Поздний вечер 21 апреля 1935 года стоял над Ленинградом. Свет миллионов электрических ламп плыл, опрокинутый в чёрные зеркала Невы и каналов. Спешили домой припозднившиеся горожане, а для кого-то, наоборот, только начиналась ночная жизнь.

Высоко над городом, в темноте воздушного океана, не увиденный никем, парил дирижабль. Рвущийся в небо сгусток летучего газа, заточённый в тонкую матерчатую оболочку с подвешенной внизу гондолой. Двадцать тысяч кубов – именно столько водорода вместил в себя первый настоящий, самый большой советский дирижабль "СССР В-6 Осоавиахим". Он только что прилетел из Москвы, поднявшись около полудня с верфи Дирижаблестроя, и теперь кружил над северной столицей.

Почему – настоящий? Потому что все те, что были до него, маленькие, считались учебными, опытными. А "В-6" после серии испытаний ждала регулярная пассажирская линия Москва – Свердловск. И этот полёт – ленинградский – был его первым дальним испытательным рейсом, его дебютом.

На борту – 22 человека. Начальство: главный конструктор Умберто Нобиле и недавно назначенный начальник Дирижаблестроя Сергей Хорьков. Рядом с ними – ведущий инженер по изготовлению и сборке "В-6" Михаил Кулик, командир корабля Иван Паньков. И двухсменный экипаж, дежуривший вахтами по два – четыре часа.

От Москвы шли на север с попутным ветром. Калинин, Вышний Волочёк, Бологое, Чудово... Тогда у нас в Союзе ещё не имели приборов, чтобы держать курс по наземным радиомаякам, да и самих радиомаяков не было тоже. Ориентировались по линии Октябрьской железной дороги – "компасу Кагановича", как шутливо говорили тогда лётчики (Каганович был наркомом путей сообщения, командовал железными дорогами).

Гондола дирижабля – длинная и узкая, точь в точь как та венецианская лодка, от которой взяла своё название: пятнадцать метров в длину, а шириной меньше двух метров. Внутри светло и весело. Экипаж – почти сплошь из молодёжи – выпустил в полёте стенгазету. Все вместе читали, разглядывали шаржи, смеялись. Груза на корабле не было, перевеса не боялись и позволили себе роскошь: взяли в рейс патефон с пластинками. С небес звучала музыка, лились песни.

Уже потом – для газеты, для красного словца, дирижаблисты рассказывали, будто даже пытались танцевать. Какие уж танцы – в таком-то "просторе"? Да к тому же с объёмистыми ранцами на груди: нарком Ворошилов ещё прошлым летом приказал летать только с парашютами, не снимать их в полёте ни на секунду. Правда, Нобиле наотрез отказался, и ему – единственному – позволили.

А танцы бы точно никому не повредили: высота полёта – 1000 метров над землёй, холодный весенний воздух, а каталитические печурки для обогрева гондолы, которые без огня и дыма, тогда ещё не придумали. Согревались физкультурой да чаем с кофе, припасёнными в термосах.

Покружив ночь над Ленинградом, дирижабль лёг на обратный курс, на сей раз против встречного ветра, и назавтра был дома, в Центральном порту дирижаблей на Долгопрудной.

Начальство постановило: все механизмы, моторы, экипаж – сработали на отлично. Испытание пройдено. Доложили командованию Гражданского воздушного флота.

Молодёжь ликовала: наконец-то начнутся настоящие дальние полёты – то, ради чего все они рвались в дирижаблисты. Глядя на счастливые лица советских ребят – что думал тогда Нобиле? Вспоминал ли минуты триумфа дирижабля "Италия" над Северным полюсом, а потом – страшную катастрофу среди полярных льдов, стоившую жизни восьмерым его товарищам? А Хорьков – видел ли снова, как горят аэропланы его авиаотряда на германском фронте, в 1916-м году? Тот и другой хорошо знали: небо – это не только восторг полёта, это и горечь падений, и смерть.

Но у парней с Дирижаблестроя не было за плечами ни белого безмолвия, ни дыма войны – только будущее, которое казалось светлым и близким как никогда. Будущее, где огромные дирижабли с красными звёздами на бортах буднично шли в трансконтинентальные рейсы. "Ты откуда, Вань? – Из Каира, завтра на Аляску. – Ну, бывай здоров, чистого тебе неба!"

Никто не знал тогда, что и самому кораблю, и доброй половине тех, кто был на его борту в этом апрельском рейсе, оставалось меньше трёх лет до чёрного февраля 1938-го, до рокового полёта в вечность.

Всё ещё только начиналось...

P. S. Следующим пунктом был Архангельск.