Улыбнитесь! - "Сказки старого дома. Патефон"

Сказки старого дома. Патефон

Литературно-художественный альманах "Долгие пруды" №12, 2008 г.

     Жили мы в старом доме, выстроенном даже прежде, чем наш город стал городом. Все, конечно, там были знакомы: аэрологи, дирижаблисты, все работали вместе и жили - вначале в бараках, потом в коммуналках этой пятиэтажки. Тогда их, домов, всего-то было, по пальцам перечесть - в лесу и болоте. Едва ли не хворост стелили по улицам, чтоб пройти... ну, ладно. Все, короче, знали друг дружку, как облупленных.

     И вот проживала на пятом этаже семья. Она в столовке работала, он в мастерских при эллинге. И всё время жена жаловалась: ах, он задерживается, ах, по воскресеньям выпивает (по чести сказать - я его сроду пьяным не видела, а с чересчур блестящими глазами - единожды, у моего отца на дне рождения), ах, то, ах, сё. В общем, её послушать - не мужик, а горе и недоразумение.

     И вот как-то плакалась она таким манером на скамейке у подъезда. Дело было летом, вечером в субботу, - тогда это, ещё рабочий день был, кажется. И толковала-то соседке со второго этажа. Милой, ещё нестарой светленькой спокойной женщине, у которой муж был то ли летун-испытатель, то ли аэронавт - мала я была, точно не скажу. Короче, погиб он ещё раньше, я даже его и не помню.

     И вот первая своего кроет на все корки, и в какой-то момент заявляет:

     - Вот отдала бы не глядя, абы не за так! А вторая ей, вроде шуткой:

     - А давай! Что ты хочешь, я заплачу. Та возьми, да и ляпни:

     - Сто рублей и патефон!

     А надо сказать - патефон один был во всём доме, предмет многих вожделений. И как праздник какой - вдова выносила его во двор, и все танцевали. Взрослые, конечно. Мы, мелкота, больше из-за кустов боярышника глазели, стеснялись. Вдруг вдовушка встаёт и говорит:

     - Я сейчас.

     Минут через пять возвращается, запыхавшись, - с патефоном, и деньгами (потом говорили - не сто, сто пятьдесят принесла), и своим выходным шёлковым платьем: ещё довоенным, ни у кого такого не было. И отдаёт обалдевшей поварихе. А потом разворачивается - и в подъезд. Та посидела ещё. С самым непонимающим видом. Да и тоже пошла. Вот так...

     А где-то через часок - мужчины гурьбой шли домой. Уж чего так поздно и все вместе - откуда знать! Может, запуск был, или ещё что, я тогда дошколёнком была, так что мне не докладывали. Ну, слух-то уже весь дом облетел. У подъезда баб, детишек - немеряно. И все, вроде, по своим делам: кто бельё развешивает, кто кошку ищет, кто просто на звёзды любуется. Всем сосед, конечно, совершенно неинтересен, а что глазами так и стригут - это уж так уж... А тех дам - не видать.

     И вот мужчины притормозили: толпень их, видно, поразила. Стоят тоже, не расходятся. Покуривают. И тут выплывает вдовушка. И прямо так, уверенно, словно бы по писаному, говорит:

     - Ну, что, милый друг. Тебе, конечно, неприятно, но что случилось, то случилось, и весь двор в свидетелях. Продала тебя твоя-то. Мне. За две месячных зарплаты и патефон. И ты теперь, как есть - мой. Не хочешь - не неволю... Но только одно слово. Продала. Сама. А я бы - никогда и никому, и в том клянусь прямо принародно.

     Замолчала и стоит. И настала тишь. Словно и нет никого. Вечер, луна, синие тени... романтика. Смотрят они друг на дружку, а все - на них.

     Вдруг подъездная дверь как громыхнёт! Народ аж подпрыгнул. Жена. С криком:

     - А ну домой, Ирод проклятый! Ишь, из-за тебя опять чёрт-те что, опозориться хочешь! Что встал барином!

     Но муж повернулся, да и говорит:

     - Отойди, мол, Маша. Не я решил, ты. Так что уж теперь... Взял вдовушку за руку и с ней ушёл.

     И все зашевелились, и загомонили. Момент остался позади. Почти.

     Собственно, как та Маша домой ломанулась - я внимания не обратила, говорили потом, что несколько минут в ступоре простояла, а потом так и бросилась вверх по лестнице. Слышим: патефон заиграл. Со всей дури. До сих пор мотив помню! Падекатр вещь называлась. А потом с треском распахнулось окно на верхнем этаже, так, что рамы наподдали по кирпичам - и играющий патефон вылетел вон и по широкой дуге отлетел на середину двора.

     Он летел - и играл. А потом хрустнул и умолк, разлетевшись на тысячу кусков.

     Вот такая история. Про синий вечер, патефон и любовь...

Лидия Рыбакова