Глава 26. Чистка руководящих лиц
Умберто Нобиле "Мои пять лет с советскими дирижаблями". Акрон, США, 1987г.
Пока я лежал в больнице, Конструкторское бюро "Дирижаблестроя" было переведено на Петровские линии, одну из главных улиц в центре Москвы. Оно оставалось там в течение всего лета.
Теперь, чтобы попасть в Конструкторское бюро, надо было пройти по балкону, который был сделан внутри здания вдоль его четырех стен. Сверху через застекленную крышу солнце светило вниз. Лето в Москве продолжается всего несколько недель, и как правило бывает прекрасным, особенно во время светлых (белых) ночей июня и июля. В это короткое время года может быть очень жарко. Солнце, которое обычно горячо желают видеть на небе в течение долгих зимних месяцев, превращалось почти в неприятность на этом верхнем этаже Петровских линий, куда свежий воздух проникал только через входную дверь.
Однажды вечером, когда я уходил домой из Конструкторского бюро, я увидел довольно заметное объявление на доске, как раз внутри, между створками входных дверей, я остановился, чтобы прочитать то немногое, что я смог понять из него. Это был список фамилий, которые я знал, инженеров, с которыми я работал уже более года: Поляничко, Матюнин, Флаксерман и др. Каждый из этих коммунистов по очереди был на посту моего заместителя, более или менее эквивалентному посту помощника директора или, возможно, даже более высокому. Официально заместитель был моим подчиненным, но фактически, когда дело касалось вопросов администрирования, а это было его главной областью функционирования, он получал инструкции непосредственно от руководителя организации, который, естественно, был тоже коммунистом.
Рядом с каждой фамилией в списке стояла дата. Затем следовало несколько слов, значение которых мне было непонятно. Для расшифровки всего объявления я обратился к своему секретарю, который объяснил мне, что это объявление о Чистке Партии. Так обычно называлось очищение, но я предпочел бы литературный перевод словом "уборка". Даже в лучших семьях, где кто-то старается поддерживать что-то в безукоризненном состоянии, все же кое-какие пятнышки на этом предмете неизбежно накапливаются и время от времени приходится производить, как говорят, весеннюю уборку. В России этот процесс имеет место каждый раз, когда Сталин сочтет его необходимым.
Таким образом, в этом не было ничего экстраординарного. Необычным было то (и это было для меня сюрпризом), что это очищение производилось публично. Мела объяснила мне, что несколькими днями ранее, Комиссия, учрежденная высоким партийным руководством, была создана в "Дирижаблестрое" с тем, чтобы публично обсудить поведение коммунистов, работающих здесь. В нашей организации, как и в большинстве других, число их невелико, но они составляют, так сказать, руководящий штаб, занимая все наиболее существенные посты. Подобные Комиссии, сказала мой секретарь, производят такую ревизию во всех организациях, предприятиях и учреждениях Советского Союза.
"Могу ли я получить разрешение присутствовать на одном из этих собраний?" "Конечно, - ответила Мела, - я сама пойду вместе с Вами". Мне было любопытно посмотреть, как эта Чистка работает на практике. Мое любопытство усиливалось еще тем фактом, что я был персонально приглашен коммунистами, достоинства и недостатки которых должны были обсуждаться публично.
Однако, и это мне представлялось странным, что кроме меня никто из беспартийных и к тому же иностранцев не был приглашен на это собрание, отличавшееся таким интимным характером, я решил приложить все усилия в оправдание того, что я получил разрешение на присутствие на нем. Я пошел к заместителю директора по фамилии Матсон. Про него говорили, что он был в свое время крупной фигурой в ОГПУ, откуда он пришел с репутацией сильной личности. "Товарищ Матсон, - спросил я, применяя форму обращения, общепринятую в России, - как Вы думаете, могу ли я прийти завтра на собрание, посвященное чистке Партии?" "Конечно, ответил он, - Вы имеете на это полное право. Каждый гражданин может прийти и принять участие в нем, даже если он не имеет никакого отношения к Партии или ее организации". "Даже и иностранец?" "Да, даже и иностранец".
Я вышел удовлетворенный. На следующий день после работы в указанное время я вошел в зал заседания. Это было наиболее просторное из имеющихся на верхнем этаже Петровских Линий. Когда я входил в этот зал он был уже настолько заполнен, что многие люди стояли. Там были все молодые инженеры, с которыми я работал за последний год, и многие другие люди, которых я не видел до сих пор. Они очень вежливо дали мне пройти и освободили два места в одном из передних рядов для меня и моего секретаря.
Перед нами за длинным столом, установленном на возвышении, сидели члены комиссии - все они неизвестные мне люди. С одной стороны стола, слева, была устроена трибуна, на которую по приглашению председателя взошел Поляничко.
Я был знаком с Поляничко в течение восемнадцати месяцев, причем часть этого времени он был моим заместителем. Ему было около тридцати лет, высокий, худой и неловкий, с красивыми волосами и светлыми глазами - типичный русский. Возможно, он был ни достаточно умен, ни (как я думал) достаточно квалифицирован для той должности, которую он занимал, но при выполнении своих функций он был прост, прямолинеен и искренен. Он всегда говорил спокойно, сдержанно. Возбужденным и раздраженным Поляничко я даже себе и представить не мог.
Даже и теперь Поляничко был спокоен. Без какой либо выразительности и жестикуляции он начал рассказывать обо всем, что он должен был делать здесь в течение последних двух лет. Он говорил о различных должностях, которые он занимал, о различных задачах, которые он должен был разрешать, о трудностях, которые должен был преодолевать. Пока он говорил, Мела непрерывно переводила без малейших пропусков, хотя ее непрерывная речь и раздражала людей, окружавших нас. Они, тем не менее, мобилизовали все свое терпение с той снисходительностью, которая так характерна для русских.
Когда Поляничко кончил свои объяснения, председатель обратился к аудитории, имеет ли кто либо желание сделать замечания, высказать свою критику или обвинения против Поляничко? И, действительно, таковые нашлись! То тут, то там в зале поднимались руки. Один за другим говорили люди, каждый с того места, где он находился. Некоторые из них ограничивались вопросами: "Почему в таком-то и таком-то случае Поляничко поступил именно так, а не иначе?" или "Почему он не поступил так-то и так-то?" Другие указывали на его ошибки. Третьи опять-таки, но более строго, обвиняли его в послаблении или даже в прямой неспособности выполнять свои функции. Критика затрагивала не только общественную активность Поляничко как члена Партии, не только его технические и административные способности, но даже и его частную жизнь. Я был поражен, между прочим, откровенностью обвинений и отсутствием желчности, с которой они могли бы быть высказаны. Но в то же время и спокойствием, с которым их выслушивал обвиняемый, даже когда они касались сугубо личных обстоятельств. Вся жизнь Поляничко - частная и общественная - была выставлена напоказ, все его поступки были обсуждены, и не только его действия, но иногда и его бездействие, пассивность и отсутствие инициативы. Возможно, не все эти обвинения были справедливы. Так, например, что он был слишком снисходительным к своему отцу, который (это выяснилось в ходе дискуссии) был крестьянином и вовсе не сочувствовал коммунистическим идеям. Но Поляничко была дана возможность объясниться во всем в своем ответе.
Обвинения, споры, возражения продолжались долгое время (возможно час или более того) и все это тщательно записывалось. После этого было то, что я назвал бы наиболее приятной частью заседания, когда председатель спросил, не хочет ли кто высказаться в пользу Поляничко. В этом случае также поднимались руки то тут, то там в зале. Поляничко был защищен и его хорошие качества были тоже отмечены. После этого он спустился с трибуны вниз, а другой человек занял его место.
Когда мы покидали зал, я спросил Мелу: "Какой же можно сделать вывод?" "Здесь этого делать не будут, - ответила она, - коммунисты решают это в другом месте, после сопоставления всех фактов, которые выявились в процессе обсуждения сегодня, с докладами и документами различных организаций, в том числе и ОГПУ. Возможно, они будут еще проверять некоторые из этих фактов. Решение придет позднее". "Но что же все-таки может произойти?" "Это зависит, - сказала Мела,- от того поведения Поляничко, общественного и частного, которое будет иметь место. Возможно, что членство его в Партии будет подтверждено или он будет отстранен на некоторое время или даже будет переведен из членов в кандидаты Партии. Возможно, они переместят его с занимаемой должности. Если выявится что-нибудь действительно серьезное против него, то его могут и исключить из Партии".
