Глава 10. В Москве
Умберто Нобиле "Мои пять лет с советскими дирижаблями". Акрон, США, 1987г.
Вернувшись в Москву, я пробыл в ней с 20 августа до 30 сентября, выполняя поручение, данное Гольцманом. Ежедневно в течение этого периода я имел продолжительные интересные совещания с советскими специалистами, обсуждая сооружение баз и организацию крупных производственных мастерских. Кроме того мы провели несколько совещаний по рассмотрению рабочих чертежей нежесткого дирижабля объемом около 2200 м3, спроектированного инженерами ЦАГИ.
Вообще говоря, я не сторонник сооружения "блимпов", т.е. нежестких дирижаблей, я уверен и имею практические доказательства, что наилучшие результаты могут быть получены с дирижаблем полужесткого типа. В таком дирижабле я был уверен, так как это, по-моему, единственный тип конструкции, который мог бы быть быстро освоен в России, так как производственная база для этого там уже имелась. Кроме того, небольшой дирижабль был бы очень полезен для тренировки летного состава. Я предлагал, однако, несколько модификаций проектов. Будет ли это реально осуществлено, я не знал. Но, во всяком случае, первый дирижабль был уже построен и получил регистрационный номер В-1.
К концу моего пребывания в Москве, прежде чем я покинул столицу, представители ВОГВФ Гольцман и Пурмаль сделали мне формальное предложение, пригласив меня прибыть на длительный срок в Россию для наблюдения за выполнением грандиозного плана строительства дирижаблей моего типа "N". Они предложили также, чтобы я выступал в качестве их консультанта по техническим вопросам, касающимся применения дирижаблей еще в процессе их сооружения.
Я ответил, что я бы охотно согласился на эту работу, со всей ответственностью, которая из этого вытекает. Но это, конечно, если я буду иметь надлежащие возможности для выполнения такой программы и, конечно, в том случае, если фашистское правительство Италии не будет мне в этом чинить препятствий.
Через несколько дней Пурмаль и Летейзен предложили мне посетить то место, которое уже было выбрано для сооружения мастерских и комплекса эллингов. Оно было расположено в 28 км от Москвы и называлось "Долгопрудная", т.к. по соседству был длинный узкий пруд. Туда можно проехать, свернув с дороги, ведущей на Дмитров, или с Ленинградского шоссе.
Этот выбор местности поразил меня как весьма неудачный, главным образом по причине глинистой почвы, а также и ввиду отсутствия хороших дорог, ведущих к этому месту. Я указал на это Летейзену, но он ответил, что здесь была единственная возможность получить строительную площадку. Когда мы посещали это место в 1931 году, здесь ничего не было, кроме леса и экспериментальной сельскохозяйственной станции. Пять лет спустя, к моменту моего окончательного отъезда из СССР, тут уже были мастерские, лаборатории, эллинги и целый поселок с населением в несколько тысяч человек - инженеров, рабочих и их семей. Однако, прежде чем достигнуть этого результата, нам пришлось преодолеть огромное количество препятствий и пережить много превратностей судьбы!
В Москве я остановился в гостинице "Гранд Отель", вблизи Красной Площади, которая вскоре стала одним из любимейших мест моих прогулок.
Эта площадь, длиною свыше полумили, действительно является одной из самых обаятельных площадей в мире. Вид, открывающийся при входе на нее со стороны моей гостиницы, действительно впечатляющий. На дальнем плане возвышается яркий по своему облику собор Василия Блаженного. Справа, во всю длину площади, простирается высокая зубчатая Кремлевская стена, а позади нее сверкают многочисленные золотые купола и шпили. Под стеной, впереди нее - строгий, торжественный в своей геометрической простоте мавзолей Ленина.
В те ясные, холодные сентябрьские дни площадь была особенно красива, когда солнце перед закатом золотило разноцветные купола собора. Однажды я был поражен световым эффектом у Мавзолея. Лучи солнца, низко над горизонтом осветили его сбоку и вспыхнули на темном, полированном мраморе, как будто это было пламя. Казалось, что Мавзолей светился как маяк.
Торжественность этого уникального монумента подчеркивалась фигурами двух солдат, которые, стоя неподвижно как статуи, всегда были на своем посту. Часто длинная очередь, извиваясь по площади как змея, часами молчаливо ожидала открытия дверей Мавзолея для возможности его посещения. Однажды я также вошел туда. Внутри все было просто и строго, как и снаружи. Ровные стены из черного и красного мрамора без украшений. Только справа я заметил щит с серпом и молотом и надпись на русском языке. Вполголоса я спросил мою переводчицу, Эсфирь Иосифовну, что она означает. Но женщина, находившаяся впереди в очереди, обернулась назад, глядя на меня негодующим взглядом, и сделала повелительный знак, требуя соблюдать тишину.
Мы вошли внутрь. Теперь все люди спускались вниз в склеп и в полном молчании медленно проходили вокруг стеклянного гроба, установленного на мраморном постаменте. В гробу лежало набальзамированное тело Ленина. Голова покоилась на блестящей красной подушке. Орден Красного Знамени украшал его грудь. У его ног на покрывале лежала черная лента.
Нам не разрешали останавливаться. Посетители медленно продвигались, сосредоточенно глядя с выражением глубокого почтения на его характерную голову с короткими волосами, восковым лицом и короткой заостренной бородой. Пройдя вокруг гроба, мы поднялись на несколько ступеней, и вышли из склепа со стороны, противоположной входу. Все это произвело на меня сильное впечатление именно своей простотой.
30 сентября, перед моим отъездом из Москвы, между Абрамом Зиновьевичем Гольцманом, начальником ВОГВФ и мною было подписано предварительное соглашение, регулирующее мое сотрудничество с "Дирижаблестроем". Это соглашение должно было быть утверждено в его окончательной форме во время моего следующего приезда в Советский Союз. Оно оговаривало сооружение первого дирижабля, пригодного для полярных исследований, и осуществление других планов ВОГВФ с применением дирижаблей объемов 1000, 2000, 7000 и 45000 м3.
Подписав это соглашение, я отправился обратно в Италию, чтобы подготовиться к предстоящей новой работе.
