Глава 3. В Архангельске
Умберто Нобиле "Мои пять лет с советскими дирижаблями". Акрон, США, 1987г.
Мы выехали из Москвы в Архангельск утром 17-го июля. Это было длинное путешествие по бесконечным равнинам, покрытым еловым лесом. Снова и снова поезд останавливался возле поселений, состоящих из деревянных домов. В Архангельске как-то не верилось, что теперь можно, наконец-то, оторваться от пыльного поезда и вновь очутиться опять на свежем воздухе. Маленький пароходик доставил нас к "Малыгину" по реке, широкой как открытое море. Был прекрасный день без единого облачка на небе.
На борту "Малыгина", стоявшего на якоре в гавани вблизи причала, все было уже готово к отправлению, я был представлен некоторым из моих товарищей по путешествию, в частности тем, которые вместе с Визе и со мною составят четырехчасовые вахты для проведения метеорологических и океанографических наблюдений. Профессор Кушавили, специалист по исследованию земного магнетизма, весьма приятный человек и горячий патриот Грузии. Он был серьезно недоволен Московским Правительством, причем непрерывно выражал это свое недовольство в течение всего путешествия. Пинегин, директор Арктического музея в Ленинграде, слывший ветераном полярных экспедиций и живописцем северных ландшафтов. Он постоянно писал картины льда и снега. С ним мы быстро стали друзьями.
Я встретил также русских журналистов, в большинстве молодых людей. Среди них были Ромм, корреспондент газеты "Известия" - очень высокий человек, который хорошо говорил по-итальянски, и Гинзбург. На борту был также Павел Юдин, молодой человек со светлыми, вьющимися волосами, который раньше был кузнецом, а теперь преподает философию в Институте Маркса и Энгельса - Красном Университете Москвы. Он говорил только по-русски, так что мне с ним было очень трудно объясняться. Я нашел на "Малыгине" несколько человек, которых я уже встречал в поезде. Это Фридрих Зибург, блестящий немецкий писатель из газеты "Франкфуртер Цейтунг" и доктор Поль, маленький, полный, горбоносый человек лет шестидесяти от роду, редактор газеты "Москауер Рундшау", издававшейся в Москве на немецком языке.
Неподалеку от нас стояло на якоре судно, меньшее по размерам и обладающее меньшей скоростью плавания, это был "Ломоносов", направляющийся также к Земле Франца Иосифа с тем, чтобы доставить на остров Хукер ученых, которые должны заменить зимовщиков на геофизической станции, установленной там в прошлом году. "Ломоносову также поручено проведение гидрографической работы в Карском море. Все это было мне разъяснено руководителем экспедиции - низкорослым, полным человеком, светловолосым, с высоким лбом, всклокоченной бородой и светлыми глазами невинного младенца. Слушать его было большое удовольствие, когда он рассказывал со всеми подробностями о некоторых приборах, установленных на борту, с помощью которых можно было измерять температуру воды на глубине 14 морских саженей (25,5 м) без остановки движения судна.
На следующий день, пока я завтракал на "Малыгине", пришел молодой человек в форме морского офицера и представился мне. Он говорил по-итальянски, но с таким забавным акцентом, что вначале я мало что мог понимать, а то и вообще ничего. Слыша его упоминание о Триесте, я сделал вывод, что это вероятно был русский офицер, который когда-то посетил этот город. Но когда я услышал, что он сказал: "жизнь здесь тяжелая - здесь сильный голод", я тут же насторожился, подумав, что это может быть агент-провокатор. Наконец мои уши научились понимать немного его итальянский язык. Я подумал, что это Триестино, капитан итальянского торгового флота, который может говорить только на своем собственном диалекте. Он плыл вместе с другим итальянским инженером в качестве инженера инструктора на советском судне "Вятка", построенном в Италии, которое было поставлено на якорь в Архангельске. Его звали Альберто Грузони. Он пригласил меня посетить его судно, где я встретил его товарища, офицера. Мы все втроем сошли на берег выпить чаю в маленьком ресторанчике. Оркестр играл и, когда мы вошли, он приветствовал нас, заиграв "Вернись в Сорренто" - неаполитанскую песню, которая в то время была в большой моде в России.
Грузони рассказал мне о своих частых путешествиях, которые он выполняет на собственном корабле в районе Печоры, где имеется большое число политических заключенных, среди которых есть и несколько священников. Эти путешествия давали ему возможность торговать водкой в обмен на масло, сыр и другие товары. Так, учитывая все обстоятельства, он и другие итальянцы, чувствовали себя здесь не так уж плохо.
С доктором Поль, весьма приятным человеком, мы быстро подружились. Он до этого жил в Москве в течение многих лет. Он прибыл туда в качестве посла австрийской республики. Таким образом, он имел продолжительный опыт жизни в Советской России и мог много рассказывать о вещах хороших и плохих.
Между прочим, он рассказал мне об одной московской даме, приятельнице его и его жены, которую я также встретил годом позже. Мария Николаевна - изящная, хорошо образованная, элегантная женщина, говорящая на нескольких языках, выезжавшая на время в Вену. По этой причине и ввиду её дружественных отношений с иностранцами, полиция рассматривала ее как подозрительную личность. Когда она возвратилась из Вены, её посадили в тюрьму. Она ожидала это, но ее ностальгия по России была столь сильна, что она не смогла удержаться и возвратилась обратно. Всё то время, которое она провела в тюрьме, она была под следствием. Питание её было хорошим, хотя и простым, вроде солдатского. Все условия ее жизни были не слишком комфортабельными. Наибольшее её раздражение вызывало то, что каждые полчаса в течение всем ночи маленький щиток поднимался в стенке её камеры и через отверстие в нее проникал луч света. В конце концов она была освобождена и возвратилась в Москву, где она живет свободно, но теперь ей стало очень трудно получить работу.
Слушать рассказы Поля было интересно, и я бомбардировал его вопросами. Разговор коснулся денег в России.
"Деньги теперь не используются" - сказал он. "Они обесцениваются при хранении. Вы можете, и это действительно так, путешествовать в России везде, где хотите, но никто не разрешит Вам выехать за границу. Вы можете также купить квартиру в городе или питаться получше. Это все так. Но есть вещи, которые никто не имеет права сделать. Ни за какие деньги нельзя сегодня приобрести автомобиль, например. Ни один частный гражданин не может владеть им. Имеются, конечно, исключения. Я знаю известного поэта, "политического поэта", который заработал много денег и получил разрешение купить себе автомобиль. Один знаменитый артист получил автомобиль в качестве подарка от Государства.
Кроме того, он добавил: "Очень трудно накопить много денег, потому что Государство препятствует этому обложением налогом. Случаи, когда людям удается избежать этих ограничений, чрезвычайно редки. Один курьезный случай рассказал мне сотрудник Комиссариата Финансов. Он узнал, что некий гражданин проживает в роскошной квартире в Ленинграде. Сотрудник милиции пришел туда, и ему открыла дверь горничная. Здесь был мужчина - слуга и еще один слуга. "Дома ли хозяин?" "Да, он дома". Хозяин появился, одетый в элегантный халат. "Я в Вашем распоряжении", сказал он, "Что Вам угодно?""Я хочу, чтобы Вы объяснили мне как Вы были в состоянии приобрести всю эту роскошь?" Невозмутимый хозяин ответил: "Все очень просто. Я являюсь хорошим гражданином и подчиняюсь закону. Я имел золото и бриллианты, но я отдал их все в обмен на государственные ценные бумаги".
На это ничего нельзя было возразить. Он подписался на полмиллиона рублей на заем, приобретя, таким образом, доход в количестве пятидесяти тысяч рублей в год, который дал ему возможность жить в роскоши без уплаты налогов, так как государственные ценные бумаги налогом не облагаются".
Поль, видимо, с удовольствием рассказывал все это. "Государство нуждается в иностранной валюте", сказал он. "Граждане, имеющие ее, обязаны сдать ее для конверсии на рубли. И это должно быть сделано, волей-неволей. Один старый человек, который имел иностранные деньги, был вызван в отделение милиции. "Мы знаем, что у Вас есть валюта. Мы предлагаем Вам сдать ее Правительству. Государство нуждается в ней". Человек возражал против этого. "Подумайте в течение двадцати четырех часов и затем дайте нам определенный ответ". И они задержали его в комнате с тем, чтобы он обдумал это предложение. В качестве средства убеждения, они делали ему десять минут гимнастики. Это, конечно, не было пыткой, но для человека его возраста, приятным ни в коем случае не было".
И еще он говорил об очень трудных временах, которые наступили после Октябрьской революции: "Заводы, изготовляющие духи, никогда не прекращали работу. В худшие моменты не было хлеба, однако были две вещи, которые никогда не ограничивались. Это припудривание лица и нанесение губной помады.
"Но давайте подытожим", предложил я, "стало ли людям лучше теперь, или было им лучше до революции?"
"Рабочим стало лучше теперь, и не только с материальной точки зрения, но и морально. Но, то же самое не может быть сказано о крестьянах, индустриализация страны была произведена за их счет и стоила им больших жертв. Ошибки были сделаны особенно в требовании от них сдачи продуктов и поголовья скота. Крестьяне предпочитали забивать домашнюю птицу и продавать ее. Было время, когда многие люди в России не ели ничего, кроме яиц и цыплят".
