Статья

"Шествие крови"

Далекое и близкое. В.А. Пешехонов, 2010 г.

В декабре 2004 года, когда уволился очередной временщик и псевдоглавный псевдоредактор 8-го и 9-го номеров альманаха «Долгие пруды» Ю.А. Стулин, я увидел на дверях иные таблички: «Начальник управления культуры Марина Юрьевна Белоусова» и «Заместитель начальника управления культуры Валентина Викторовна Шарапова». Исчезло, словно сдутое зимними ветрами, самовлюблённое добавление «Заслуженный работник культуры», которое я имел в виду, обличая бюрократическое чванство.

По Николаю Гумилёву, некогда «солнце останавливали словом, словом разрушали города». Ну, а я убедился, что, кроме всего прочего, с помощью слова можно менять кабинетные таблички начальственной когорты.

«О 20-М ВЕКЕ. Последний номер журнала «Московский вестник» за 2003 год опубликовал отрывки из мемуарного повествования шереметьевского прозаика Владимира Пешехонова «И я там был» - о двадцатом веке.

Автор неоднократно вспоминает о своих товарищах и знакомых, людях города Долгопрудного и посёлка Шереметьевского, где он родился. О друзьях, которые в вагоне утренней электрички говорят о вчерашней, ещё официально не объявленной смерти Генерального секретаря Центрального Комитета Коммунистической партии, Председателя Президиума Верховного Совета и четырежды Героя Советского Союза Леонида Ильича Брежнева: «Умер отец наш родной». О «миловидной блондинке, строгом и справедливом долгопрудненском судье». О поэтессе Нине Шевцовой, «бывшей долгопрудненской школьнице Петуховой». О композиторе Валерии Лозовом, подбивавшем автора «на взятие американского посольства». Об известном литературоведе и философе Вадиме Кожинове и замечательном русском поэте, лауреате нескольких литературных премий Юрии Кузнецове, которые были гостями второго выпуска альманаха «Долгие пруды». О члене Союза писателей России Александре Гусеве, печатавшемся в газете «Долгопрудненские страницы». Он однажды на дорожке Ваганьковского кладбища разыграл доверчивого актёра Олега Басилашвили, надписав и продав ему стихотворную брошюру (с авторской фотографией на обложке!) своего друга как собственную: «Усы сбрил. Они надоели. Помоги бедному стихотворцу». А также о средней школе № 4, во время учёбы в которой рассказчик когда-то «прогулял первые уроки»; о гараже Московского физико-технического института, где «рыжий кобель Дик лежал у стола, глубоко вздыхал и ждал угощения», и о других земляках и местах.

В журнальную 18-страничную публикацию вошли не только лиричные, реалистичные, шутливые и саркастичные зарисовки, описания и портреты. Владимир Пешехонов делится с читателями и своими мыслями о литературе и искусстве: «Художественные произведения и духовные откровения так же, как и редкие растения и животные, нуждаются в любви и защите от деформации и разрушения» («Долгопрудненские страницы», 13 марта 2004 года).

Чтобы разностороннее и объёмнее выразить себя, я перемежаю дневниковые заметки и письма критическими наблюдениями, лирическими миниатюрами и стихотворениями.

Эмоционально, интеллектуально и духовно полнее писатель раскрывается, разбирая или комментируя поэзию или прозу другого автора. Сами стихотворения и рассказы менее похожи на своих создателей потому, что поэты и прозаики постоянно маскируются, вольно или невольно натягивая на свои лица самые разные личины. Поэты прячут себя за образом лирического героя, прозаики - за фразами мудрого резонёра или за страстями пылкого любовника.

Я не рисую канонические «портреты героев», уделяю больше внимания человеческой душе, которая выявляется в родной, разговорной или письменной речи, и не клонирую людские характеры, обнажая души людей и делая вид, будто знаю, что творится в голове и в душе каждого персонажа.

Иоанн напоминает, что «всякая неправда есть грех» и лжец - это «антихрист». А говорить искренне, исповедально и правдиво можно только о себе.

В «Долгих прудах» напечатали (с небольшими купюрами) первый блок. Каждый повествовательный блок (а всего их 69) делится на 5 долей по народной традиции, идущей от известной считалочки: «Раз, два, три, четыре, пять. Я иду тебя искать». Но, кроме того, 5 - это число развития и изменения. А необходимость саморазвития, поиски самого себя, - одна из основных идей повести.

Под номером 1 излагаются события 1970-го года. Под номером 2 - 1982-го и 1983-го. Под номером 3 - мысли, переживания и впечатления 1990-2000 годов. Под номером 4 - описаны сны, бессознательное творчество человеческого мозга. Под номером 5 - дается лирическая проза, в основном, отделённая от конкретных имен и дат, осознанное творчество.

Повествовательные доли (1 - 2 – 3 – 4 - 5) - это ступени бесконечной лестницы, на каждой из которых лирический персонаж по-разному выражает на бумаге свои мысли и чувства и стремится подняться выше - к подлинно художественному стилю.

69, число блоков, - это тоже выразительное число. Шестёрка смотрится в зеркало, познавая себя, и видит иногда свои левые и правые, крайние взгляды, обменявшиеся местами; иногда свои мысли и представления, перевёрнутые с ног на голову; иногда своего двойника, а иногда своё истинное лицо.

Значение повести, кроме всего прочего, выражается в её композиции, в намеченном русле движения от выдумки к истине, от неверия к вере, от нелюбви к любви.

Можно обращаться к опыту дворянского, буржуазного или советского реализма, а можно - к дороманной литературе, к реалистичному, поэтичному и документальному «Слову о полку Игореве».

Вернее всего опираться на Священное Писание, а не на ущербные декларации литературных направлений и течений.

Для Творца важна и ценна душа Александра Гусева, моего не шибко знаменитого товарища, так же, как и Вадима Кожинова, вне зависимости от их известности или неизвестности и от их реального вклада в литературное дело. А воспоминания о встречах и встречи с кумирами, с известными, публичными, популярными людьми - это дешёвый приём коммерческого телевидения и коммерческой литературы, который поднимает рейтинги телепередач, доходы телеведущих и псевдозначимость автора, который общается или общался со «звёздами».

Я включаю в повествование «случайные» эпизоды потому, что «случайного» вообще не существует (по христианской вере), а есть непознанное и непознаваемое.

Можно снова и снова плодить новые речевые фантомы, следуя давнему канону, выдумывать литературных героев, делать их умными и глупыми, добрыми и злыми, и снова разрабатывать умопомрачительные сюжетные интриги.

Но можно, доверяя таинственному многообразию окружающей жизни, использовать метод комбинированного реализма, с помощью которого свободно совмещаются разные литературные жанры - стихотворный, прозаический, документальный, мемуарный, эпистолярный, сатирический - и наиболее полно раскрываются переживания и мысли главного действующего лица.

«СОБИРАТЬ ИЛИ РАЗБРАСЫВАТЬ? Вышедший из печати девятый номер альманаха «Долгие пруды» наводит на не вполне радостные размышления.

Кажется, совсем недавно, в 2001 году, тогдашний руководитель литературного объединения «Клязьма» Николай Позёмкин составил шестой выпуск, отбирая для него художественно полноценные очерки, рассказы и стихотворения, и впервые познакомил долгопрудненского читателя с городскими писателями, которые давно известны в Москве и России, - с Владимиром Богатырёвым, Лидией Паламарчук, Иваном Подсвировым и Алексеем Голенковым. Но какая глубокая, не временная, а качественная яма пролегла между тем номером и этим, которому ни Позёмкин, ни вышеназванные авторы оказались не нужны. Николая Владимировича хитро, умело и цинично вытеснили, убрали, отстранили от редакторской деятельности. Какому администратору или члену редакционной коллегии может помешать опытный и честный литературный работник и член Союза писателей России, который стремится делать своё дело как можно лучше? Очевидно, только закулисному интригану и прожжённому халтурщику, недоброму и недобросовестному человеку. А любые халтурщики и теневые дельцы далеки от истинной культуры, как девицы лёгкого поведения от женского монастыря.

Право же, не везёт нашему городу с руководителями многострадального литературного кружка. Они меняются, словно перчатки. И всегда с более или менее ярко выраженными скандальными синдромами. Не прошло и четырёх лет, а уже третий человек находится на этом боевом посту. Но люди не падают на руководящие должности, как осенние дожди, сами собой, они кем-то приглашаются. И перманентная должностная чехарда, конечно, весьма выразительно характеризует рабочий стиль начальственной верхушки управления культуры (начальник управления Ю.А. Стулин), которая до сей поры так и не научилась подбирать достойные кадры и элементарно отличать образованного и талантливого человека от явного агрессивного графомана, завистливого хама и шизоидного маньяка с неизлечимой манией величия.

Заместитель начальника управления культуры В.В. Шарапова, наверно, не на шутку затосковала по смешной и наивной теории доброго дедушки Ленина, решила поуправлять государством и ввела свои довольно оригинальные незыблемые законы на вверенной ей территории: буду публиковать того, кто ходит на занятия «Клязьмы». То есть решила смотреть не на качество литературного произведения, а на поведение прозаика и поэта, подобно небезызвестному жандармскому шефу Александру Христофоровичу Бенкендорфу, ревностно следившему за действиями и передвижениями Александра Пушкина. Почему же самонадеянная чиновница вообразила себя полновластной хозяйкой литературного альманаха, который издаётся на бюджетные, то есть на народные, то есть на наши с вами денежки? Почему она ничтоже сумняшеся распоряжается нашими рублями по своему произволу и стремится превратить общегородское издание в печатный орган литературного объединения? Почему не выставляет свою фамилию на страницах альманаха, несмотря на то что постоянно решает, какие материалы изъять, а какие сократить, не имея филологического образования и упрямо выступая в роли махрового серого кардинала и доморощенного неквалифицированного тайного цензора, когда топорная цензура давно упразднена на вполне законном основании? Почему, наконец, она забыла, что сама живёт, как и любой государственный чиновник, ничего не сеющий и ничего не жнущий, на средства, выделяемые законопослушными гражданами нашего города в виде налогов, на наши с вами деньги, и что она должна обслуживать людей, в том числе и литераторов, а не манипулировать ими? Не зря в народе говорится: знай сверчок свой шесток.

Чиновница по роду своей деятельности обязана заботиться о писателях Долгопрудного, не разделяя их на чистых и нечистых, на фаворитов и изгоев, и рассказывать землякам о новых достижениях и успехах на ниве русской словесности. А она, наоборот, борется с ними, словно с докучливыми комарами и мухами, нарушающими её олимпийское спокойствие, и решительно избавляется от неугодного контингента. По этой причине на страницах альманаха появляются имена покорных варягов, которые, естественно, не прочь абсолютно бесплатно опубликоваться и задарма покрасоваться под альманашной обложкой. Что же получается в итоге? Упрямый администратор до неузнаваемости искажает объективную картину литературной жизни нашего города, говоря другими словами, просто-напросто беспардонно и безнаказанно дурачит долгопрудненского читатели и налогоплательщика.

А вот наши ближайшие соседи не разбрасываются талантами, понимая, что одарённые люди - бесценное достояние города. Составителю лобненского альманаха и в голову не придёт варварская идея отстранить от участия в очередном выпуске Ларису Васильеву, Геннадия Красникова, Нину Стручкову или Николая Плевако, даже если он не согласен с их мыслями и не особенно восторгается их художественными произведениями. Администрация Лобни поставила перед собой и перед альманахом ясную и благородную задачу: «Внести свой вклад в культурную жизнь города и собрать вокруг этого издания все лучшие работы наших прозаиков, поэтов, юмористов, критиков и журналистов». Вот именно - собрать. Потому что культурные граждане собирают камни, а дикари разбрасывают. Однако нашим административным чинам не только недостаёт ума и любви к родному краю, но и попросту лень поднять голову от канцелярского стола и посмотреть вокруг себя.

В 2002 году в московском издательстве вышла двухтомная энциклопедия «Новая Россия. Мир литературы». Её составитель, весьма занятой человек, известный критик и главный редактор журнала «Знамя», не забыл о наших литераторах и нашёл место для их биографий на страницах уникального и отнюдь не дешёвого справочника, который быстро разошёлся по российским городам и весям. А наше управление культуры в упор не видит и, главное, не желает видеть авторов-земляков потому, что они не работают на лихого и дикого чиновника, как батраки на помещика-самодура, не помогают ему получать вожделенные, очередные и внеочередные премии и сладострастно коллекционировать ордена, медали и грамоты самого разного калибра и достоинства. Потому что они служат литературе. Но как это объяснить несвободному человеку, вечному наёмнику, за плату и мзду исполняющему свои обязанности и повинности. Увы! По верному наблюдению Ивана Андреевича Крылова, «орлам случается и ниже кур спускаться, но курам никогда до облак не подняться!»

В девятом номере альманаха «Долгие пруды», в разделе «Мастерская», напечатаны произведения восьми авторов. Из них только двое долгопрудненцы! Остальные - наши самобытные и несравненные гости-мастера из Лобни, Мытищ и Москвы. Неужели госпоже Шараповой не стыдно за такое позорное для нашего города, унизительное соотношение дарований? Неужели она настолько слепа и равнодушна, что не видит и не ощущает никакой личной вины? Я не желаю думать о взяточничестве, которое расцвело в России пышными ядовитыми цветами. Боже упаси! Где угодно, только не в нашем королевстве. Но я не могу не думать о реальной глупости, невежестве и непрофессионализме. Если работник управления культуры не может найти общего языка с незаурядными творческими людьми родного города, значит, он безнадёжно заблудился, будто незадачливый трамвай из известного гумилёвского стихотворения. А, проще говоря, занимается не своим делом и занимает не своё место».

Эти мои размышления (сокращённо) опубликовала газета «Долгопрудненские страницы» 3 декабря 2004 года.

После критичной публикации заместитель начальника управления культуры выбросила мои заметки о Пушкине из 9-го номера альманаха «Долгие пруды», а мои книги – из городской библиотеки. Так она ответила на критику своего ведомства, нарушая Закон о средствах массовой информации. Мои стихотворные сборники нашлись только тогда, когда я написал официальное письмо заместителю главы администрации Вадиму Анатольевичу Сударикову (входящий номер 177). В ответе было сказано: «Переданные Вами книги внесены в библиотечный фонд, находятся в Центральной библиотеке (на абонементе и в читальном зале)».

С чиновниками можно общаться только письменно и через вышестоящих руководящих людей. Тогда они выслушают и, возможно, поймут меня.

В 2003 году во втором выпуске альманаха «Горожане» (первый появился в 2002 году) один его раздел, «Они ковали Победу», посвящался долгопрудненцам - участникам Великой Отечественной войны. «Мы с детства ждали 9 Мая. И не только потому, что не надо было идти в школу! Ощущение праздника давало всё – весна, обновление и, конечно, долгожданный салют. И осталось с нами на всю жизнь это ощущение, приходящее 9 Мая, – торжественности, гордости за свой народ и грусти», - написала в предисловии главный редактор Марина Глаголева.

«Наши войска находились в районе озера Ильмень. Напротив нас расположилась дивизия СС. Нам надо было узнать об их силах и «взять языка». Впереди простиралось болото и три речки. Мы шли по пояс в воде. Ноги сводило, было холодно - стоял октябрь месяц, и кое-где вода была прихвачена ледком. Наконец мы переправились, выжали вещи и легли отдыхать. Вдруг я с ужасом заметил, что мы окружены немцами. Это тоже была разведывательная группа. Завязался бой... Мы взяли в плен немецкого обер-лейтенанта», - вспоминает долгопрудненец Владимир Николаевич Чистяков об октябре 1943-го года.

Другому долгопрудненцу, бывшему военному радисту, Дмитрию Григорьевичу Фёдорову никогда не забыть, как во время ночного отдыха в селе Курской области «бомбы посыпались одна за другой, раздались мощные взрывы, и земля заходила ходуном... Старший сержант находился в полузабытьи и всё время стонал. Под утро я очнулся от внезапной тишины. Солнце ещё не взошло, но уже светало. Я повернулся направо и посмотрел в лицо старшего сержанта. Оно было неподвижно. Голубые глаза были открыты и смотрели куда-то вверх. Почувствовав неладное, я позвал медсестру. Та подтвердила, что мой командир мёртв».

Николай Иванович Захаров вспоминает, как его батальон вёл бои западнее Великих Лук и овладел высотой. И самый глубокий, в шесть накатов, блиндаж они оборудовали под командный пункт. Внезапно у входа загалдели немцы. «Я приготовил винтовку и автомат. Мне был хорошо виден светлеющий прямоугольник входа, а сам я оставался в темноте. Немец впрыгнул внутрь, что-то крикнул одновременно с моим выстрелом и стал медленно опускаться по боковине дверного проёма».

«Фашистские изверги гусеницами своих танков раздавили сотни женщин и детей, среди которых были моя мать, четырнадцатилетняя сестра и четырёхлетний брат. Тогда мне было всего одиннадцать лет. Я остался один. Меня взяли с собой отступающие солдаты Красной Армии. Так я стал сыном полка», - объясняет Аркадий Маркович Озерин, свидетель героического боя десяти наших танков, которые во время Сталинградской битвы одолели сотню «Тигров» и «Пантер».

Георгию Николаевичу Рождественскому было шестнадцать лет, когда началась Великая Отечественная война. Его направили в тамбовское училище, а потом - на фронт, чтобы обеспечивать надёжную связь между командиром пехотного батальона и командиром роты. Он повествует о дне 12 июля 1943 года, когда его тяжело ранил немецкий снайпер. «Идя по проводу, я обнаружил убитого напарника рядом с местом обрыва. Соединив провода, я почувствовал резкий удар в правое колено. Чуть отлежавшись, истекая кровью, я пополз по проводу в направлении батальона и увидел проезжавшую походную кухню. Собрав последние силы, закричал. Меня заметили, подобрали и привезли в санбат. Там были «штабеля» раненых, которые ждали операции. Меня перевязала медсестра. И три дня под проливным дождём я дожидался приёма врача».

Младшему лейтенанту Игорю Тихоновичу Караванскому запомнились Гороховецкие лагеря в Горьковской области, землянки на площади более двадцати пяти километров. «Кормили по третьей норме. Был очень жидкий суп, который мы между собой называли «Волга-Волга». В нём плавали крупинки пшена и куски капустных листьев. На второе — кусочек трески, которую солдаты окрестили «гидрокурицей». Мы мечтали о фронте, где получали бы первую норму, табачок и фронтовые сто граммов».

И всё же русского бойца, как легендарного Василия Тёркина, никогда не покидало ободряющее чувство юмора. Николай Иванович Декин, возвращаясь с очередного задания, увидел одинокий стог сена, который «обещал тёплую ночёвку», и соорудил укромную нору. «Я надеялся хоть немного вздремнуть в душистой постели. Только было задремал, как услышал откуда-то сверху переливы храпа. Спросить «Кто там?» - себе навредить... Я дал короткую очередь, и трое немцев спрыгнули со стога...».

Женщинам было особенно трудно в лихие военные годы. Нина Ивановна Бочкарёва попала в радиошколу в городе Новосибирске. Началась жестокая муштра. «Командир взвода нас, уставших после полигона, в полной боевой выкладке, заставлял петь под окнами госпиталя, а потом маршировать и бегать на месте, чтобы нам было стыдно перед ранеными. А реакция раненых была обратной. Они кричали взводному: «На фронт бы тебя, гад! Что ты девчонок мучаешь?». Когда Нину Ивановну отправили на передовую, она увидела такую картину: «Огромные вертикальные глыбы земли с огнём, разноцветные трассирующие пули, танки, крики... Шёл бой. Было это настолько необычно, что до нас даже не доходило, что это - смерть».

Александру Фёдоровну Ермилину после окончания курсов связистов, осенью 1941-го года отправили на Карельский фронт. Под Ленинградом она попала под бомбёжку: «Невозможно описать словами весь тот ужас, тот жуткий людской стон, доносившийся из этой кровавой мясорубки! Вдвоём с подругой мы забрались в какой-то вагон, лишь бы уехать подальше от этого ужасного места».

И читатели, как и Александра Фёдоровна, вправе задуматься: «Меняются времена, меняется жизнь и облик людей. Нет уже той страны, в которой мы жили и за которую воевали. Одно остаётся неизменным — людская память. Барьера времени для неё не существует. Вот она-то, наша память, и не позволяет нам забыть, какой ценой заплачено за нашу сегодняшнюю жизнь, за мирные восходы и закаты, за право жить и растить детей».

Ну, а самые приятные и радостные воспоминания, конечно, о Дне Победы. «Я тогда в Москве в училище доучивался, - говорит Алексей Фёдорович Кадушкин. - Утром девятого мая старшина делал подъём. С одного одеяло стащит, идёт к другому. Когда будил второго, первый укрывался одеялом и спал дальше. Мы-то знали о победе, а старшина - нет».

В альманахе «Горожане» есть ещё раздел «Малая родина», в котором рассказывается о штабе партизанского отряда; об окопах, блиндажах и траншеях на берегу канала; о долгопрудненском машиностроительном заводе № 207, на котором ремонтировали самолеты истребители. Есть раздел «Долгопрудный гордится героями», в котором даются краткие биографии шестнадцати долгопрудненцев - Героев Советского Союза. Вот их имена: Василий Афанасьевич Глазунов (дважды Герой), Александр Васильевич Беляков, Николай Игнатьевич Быстров, Александр Геннадьевич Виноградов, Николай Францевич Гастелло, Михаил Николаевич Герасимов, Пётр Иванович Долгов, Алексей Иванович Зорин, Степан Васильевич Киселёв, Николай Фёдорович Кретов, Алексей Никитович Криворученко, Пётр Степанович Луценко, Алексей Кириллович Михеев, Виктор Иванович Пацаев, Василий Васильевич Собин и Степан Лаврентьевич Ушаков.

В 2004 году вышла из печати третья книга Елены Панкратовой «Жили-были» (Москва, ИТК «Дашков и К°»). Писательница собрала и обработала не только собственные воспоминания, но и устные рассказы членов своей семьи, чьи судьбы тесно связаны с нашим городом. Её бабушка работала директором Лихачёвской средней школы. Дядя окончил долгопрудненскую школу. Автор лирично и с благодарностью вспоминает учителей из посёлка Шереметьевского.

Долгопрудненская газета опубликовала рецензию Владимира Маковского, названную «ИЗ ГЛУБИНЫ ПАМЯТИ С ЛЮБОВЬЮ»:

«В медицине есть термин «амнезия». Так называется болезненное состояние, при котором у больного пропадает память.

Вспоминаю, что мой друг, Кабул Чуганов, однажды рассказывал мне. Приехал он как-то в родной кишлак. На окраине перед домом сидели старики-аксакалы. Кабул почтительно поприветствовал их – в ответ молчание. Наконец, один спросил: «Ты кто?» Кабул назвал себя и имя отца. «А это кто?» – последовал второй вопрос. Кабул назвал имя деда. Вопросы следовали далее. Только после того, как Кабул ответил на седьмой вопрос, старики встали, заулыбались и поприветствовали приезжего.

В России не много найдётся людей, которые помнят своих предков до седьмого колена. Но до третьего должны помнить. Амнезия на свою родословную – проявление душевного заболевания народа. Стыдно и опасно жить в обществе, все члены которого – Иваны, не помнящие родства.

Жанр воспоминаний занимает значительное место в русской литературе.

Елена Панкратова вспомнила о своих родственниках, а то, что вспомнила, записала. Её повествование представляет собой малую частицу в уже накопленном необъятном материале. Но оно вносит свои штрихи в описание исторического процесса разрушения крестьянского уклада на периферии Российской империи и зарождения новой интеллигенции.

Повествование ведётся неторопливо и бесхитростно. Интересны абзацы, в которых рассказывается о том, сколько предприимчивости и труда при немалом риске приходилось проявлять крестьянину при переездах с места на место под угрозой раскулачивания; как деревенскую девочку с малых лет готовили и приучали к нелёгкому женскому труду; какое культивировалось бережное отношение к домашнему скоту.

Замечательно выписаны эпизоды борьбы с бураном, в который попали женщины после покупки поросят; искусство хозяйки, готовившей блины на опаре; наконец, тяжёлый и весёлый студенческий быт послевоенного времени.

Невозможно не обратить внимание на то, с каким искренним и глубоким чувством пишет автор о матери и людях, которые её окружали. И хотя Панкратова пытается сдерживать себя, любовь сквозит у неё в каждой фразе. Воспоминания звучат как благодарственная Песня Матери. Она захватывает читателя, и не удаётся оторваться от чтения до последней страницы».

В Интернете на сайте aprel.org.ru можно прочитать рассказы Елены Панкратовой.

Литературно-публицистический альманах «Литературный факел», который с 2003-го года редактирует Иван Подсвиров, читают не только любители поэзии и прозы Нового Уренгоя, Тюмени, Западной Сибири и Кубани, но и читатели других российских городов и регионов потому что, как заметил директор издательства «Газоил пресс», «газовые реки берут своё начало на Крайнем Севере – в Тюменской области и на Ямале и, проходя огромные расстояния по территории страны, текут на Юг России и дальше».

В 2004 году вышел из печати очередной номер «Литературного факела» (Москва, «Газоил пресс»). Редактор отобрал документальные и художественные рассказы, очерки и стихотворения, в которых воспевается русская природа и ставятся актуальные вопросы современной жизни. В основном авторы альманаха – это газовики, работники газовой промышленности, северяне, сибиряки, жители Нового Уренгоя, Ханты-Мансийского автономного округа и Краснодарского края. Но есть и приятные исключения.

Под рубрикой «Время и судьбы» опубликованы воспоминания Ивана Подсвирова «Две встречи с Константином Симоновым». Однажды, в 1978 году, в приёмную издательства «Советский писатель» вошёл известный поэт и прозаик, «живая легенда», автор удивительного стихотворения «Жди меня, и я вернусь…» и трилогии «Живые и мертвые», и начал здороваться с каждым, не различая рангов и званий. «Не ведаю, что сталось со мною, привыкшим не слишком-то раскланиваться перед литературными авторитетами, но я подобрался и замер у стены по стойке «смирно» – как рядовой перед маршалом».

В альманахе помещены стихотворения Владимира Богатырёва, признающего, что ему выпало «счастье сладкое» жить на земле, и раздумывающего о «загадочной и простой» жизни: «Надо бросить всё, чтоб приобресть, / Чтоб успеть, надо не торопиться».

Лирическая героиня Людмилы Солдатенковой расстаётся с любимым и, убеждённая в неизбежной и драматичной разнице двух линий судьбы, полна решимости не забывать пережитого: «Заберу с собой на память / чувства и желанья наши», «Ты прощаешься – ты любишь, / я прощаюсь – я любила».

В аннотации выражается вера в то, что альманахом обязательно заинтересуются те, «кому небезразличны вопросы духовности и нравственности, проблемы развития искусства и культуры и судьба нашего Отечества».

324-страничный «Литературный факел», изданный в количестве 3500 экземпляров на отличной бумаге, в отменной глянцевой обложке, и украшенный выразительными цветными фотографиями, распространяется не только в российских городах и регионах, вотчинах газовой промышленности, в Ухте, Вуктыле, Ямбурге, Самаре, в Астраханской области и на Северном Кавказе, но и за пределами нашей страны, потому что деловыми партнерами Газпрома, финансирующего данное издание, стали многие международные компании Германии, Франции, Великобритании, Японии и США.

17-го августа 1934-го года в докладе на Первом съезде советских писателей Максим Горький заметил, что союз советских литераторов объединяет 1500 литераторов: «В расчёте на массу мы получаем одного литератора на 100 тысяч читателей. Это – не много, ибо жители Скандинавского полуострова в начале этого столетия имели одного литератора на 230 читателей».

Современные долгопрудненцы, как и вся Российская Федерация, покуда не догнали ни Норвегию, ни Швецию начала прошлого века по количеству писателей на одну тысячу жителей, что говорит о низком образовательном и культурном уровне нашего народа, потому что поэт или прозаик вырастает из упорного и терпеливого читателя и, к тому же, из думающего и неравнодушного человека, словно стебель из зерна.

Злорадное обывательское мнение «ну, развелось писателей, как собак нерезаных» идёт, видимо, от давнего ленинского презрения к интеллигентному человеку. Владимир Ильич неоднократно, откровенно и цинично заявлял: «Интеллигенция – не мозг нации, а говно», «гнилая интеллигенция».

Чтобы сравняться со скандинавскими странами 1901-го года по литературному показателю, в Долгопрудном должны публиковаться и издаваться более 340 писателей. А если судить по литературно-художественному альманаху «Долгие пруды», у нас не наберётся и полсотни самодеятельных и профессиональных авторов.

Иван Подсвиров, живущий в нашем городе с 1983-го года, пишет в автобиографии, помещённой в библиографическом ежегоднике «На пороге XXI века»: «Родился 11 октября 1939 года в станице Кардоникской Зеленчукского района, на Верхней Кубани. Детство протекало в крестьянской семье, пережившей расказачивание, потом раскулачивание и послевоенное лихолетье.

В нашем роду есть атаманы, а кое-кто служил в лейб-гвардии, в Конвое Его Императорского Величества. Один из моих дальних предков был командиром Хопёрского полка, от которого ведёт своё старшинство Кубанское казачество. В 1918 году моего деда по отцу расстреляли горячие переустроители мира - за то, что он беспросветно трудился и нажил по той поре крепкое хозяйство. Бабушка записалась в колхоз, отдав большую часть недвижимости и скота. И этот колхоз, когда свирепствовал голод, спас нашу семью. В какой-то мере меня, брата и трёх сестер реабилитировал своей биографией отец-фронтовик, который вместе с союзниками отпраздновал победу на Одере.

После службы в армии я окончил факультет журналистики МГУ и работал в газетах, в том числе в «Советской России», «Правде» и «Российской газете». Первая моя книга «Танец на белом камне» увидела свет в «Современнике» в 1972 году с предисловием писателя-орловца Н. Родичева.

В центральных издательствах вышли повести «Родные люди», «Касатка», «Чинара», «Погоня за дождём», роман «Красные журавли» - с благословения В. Астафьева, Б. Можаева, Е. Носова, О. Михайлова, В. Цыбина. В символе навсегда улетающих журавлей мне хотелось изобразить преданное всеми, истерзанное казачество и совершённую по отношению к нему историческую несправедливость. Теперь понимаю, это было предчувствием национальной катастрофы - распада великой страны.

Судьба казачества, русского народа, трагедия отечественной интеллигенции - моя непреходящая боль».

В 2004 году издательство «Вестком» выпустило необычную стихотворную книгу «Двоесловица», которая, как указано в аннотации, «представляет опыт напряжённого творческого сотрудничества и даже соревновательности». Долгопрудненские авторы, супруги Владимир Богатырёв и Лидия Паламарчук объединили в ней свои лирические и православные произведения.

В обращении к жене поэт говорит: «Я тебя вымолил у Чудотворца». И добавляет: «Тебя спасёт, мой славный друг, / И лиры звук, / И скалки стук». Пояснительная строка другого стихотворения, написанного супружеской четой совместно, «вдвоём», напоминает о привычке супруги: «Она, когда готовит, то поёт».

Богатырёвские рифмованные молитвы, обращённые к Богу, мелодичны, исповедальны и нередко удивляют разборчивого читателя щедрым и богатым лексическим разнообразием:

Слаб и погибок я, но – укрепи,

А не пройди без внимания мимо;

Стану цвести, яко трость во степи,

Бурей колеблема и несломима.

Любовная лирика Лидии Паламарчук доверительна, женственна и традиционна. Открытая и непосредственная лирическая героиня, по существу неотделимая от автора, обещает возлюбленному:

Я словом тебя согрею,

сердечным его теплом.

А несколькими строфами далее «жена поэта и сама поэт» откровенно признаётся: «Муж мне стихи взахлёб читает - / В глазах огонь!».

Название нашего города «Долгопрудный», а в разговорном и просторечном языке «Долгопа», кроме обложки и титульного листа, выведено ещё под дюжиной стихотворений вдохновенной семейной пары.

Книга «Двоесловица», созданная авторами «вместе и врозь», оформлена весьма своеобразно. На первой странице обложки помещена недавняя фотография членов Союза писателей России Богатырёва и Паламарчук, над которыми, словно в небесной вышине, светится икона святого Николая. А с последней страницы в некую непостижимую даль заворожённо глядят одухотворённые, полные надежд и желаний, глаза молодого Владимира и юной Лидии.

В 2004 году вышла первая книга Лидии Рыбаковой «Прилив и отлив». Её предваряя, Сергей Щербаков отметил, что автор «счастливо избежала главной, на мой взгляд, беды многих представительниц прекрасной половины человечества в поэтическом цеху – гладкой монотонности изложения, из-за которой книги стихов порой представляются одним большим стихотворением без начала и конца, читать которое, может быть, и поучительно, но скучно.

В кругу поэтических интересов Лидии Рыбаковой философские раздумья о смысле бытия и любовная лирика, экскурсы в русскую историю и сюрреалистические экзерсисы, полемически заострённые монологи о противостоянии племён и умиротворяющие пейзажные зарисовки. Велик диапазон эмоционального тона автора – от крика души в стихотворении «Норд-Ост» до откровенного сарказма стихотворения «Передача». Впечатляет и количество технических приёмов, организующих формальную сторону произведений, составивших данный сборник».

Щербаков, завершая предисловие, выразил уверенность, что «эта книга – не первый блин, который всегда комом, но первая ласточка, за которой непременно появятся другие».

Стихотворный остров Лидии Рыбаковой заметно выделяется среди нынешнего разливанного моря банальных и безликих виршей, которые годятся разве что для семейного альбома или стенной газеты.

Вот одно из её стихотворений:

ПРИЗНАНИЕ

Приходят по ночам, как эхо давних лет,

И чуткость рук слепых, и нежная их сила…

Я иногда включаю ночью свет

От ужаса, что я тебя забыла.

Но, слава Богу, рядом ты, со мной,

Спокойно спишь, и я тебя касаюсь.

Любимый мой, необходимый мой,

Единственное, в чём я не раскаюсь.

И на душе становится теплей:

Что мне до вас, судьбы моей метели!

Что может быть плохого на Земле,

Пока ты здесь, со мной, в моей постели.

В начале 2005-го года редактор газеты «Долгие пруды» подарила мне списанный компьютер, который благополучно сгорел у меня в комнате, вместе с моими стихами, недели через две или три. А я посвятил ей нижеследующие строки.

WINDOWS

Марине Глаголевой

Вот они, за рамой рама,

не кривы и не прямы,

на меня плывут упрямо

из бездонной мнимой тьмы.

И, конечно, вроде Джона,

заводного искони,

я гляжу заворожённо,

как не ленятся они.

Как они, всегда в ударе,

не глядят на вешний лес

и, поди, смеются, твари,

над Саврасовым: «O, yes!»

И уже не сплю ночами,

пропадая наравне

с оголтелыми грачами

в запредельной вышине.

Третий выпуск альманаха «Горожане», вышедший в 2005 году, полностью составлен из очерков об участниках Великой Отечественной войны и воспоминаний фронтовиков. Накануне 60-летия Великой Победы о дорогах военных лет рассказывают Александра Герасимовна Васильева, Александр Дмитриевич Герасимов, Валентин Петрович Григорьев, Лариса Витальевна Козарь, Сергей Сергеевич Кузьмин, Николай Иванович Михайлов, Андрей Яковлевич Павленко, Александр Иванович Пешехонов, Прасковья Арсентьевна Соколова…

Привожу воспоминания моего отца, Александра Ивановича Пешехонова.

«ПОЗАДИ – РЕКА ДУНАЙ. Я родился 27 ноября 1923 года в деревне Хлебниково. На Станционной улице возле нашего дома жили Комягины, а ближе к станции – Клименковы, Расторгуевы и Егины. Учился в начальной хлебниковской школе. Затем меня перевели в Лобненскую среднюю школу № 59 Краснополянского района. 12 июня мы, десятиклассники, сдали последний экзамен, а 15-го на выпускном вечере праздновали начало новой, самостоятельной жизни.

17 июня, по повестке районного военкомата, я прошёл медицинскую комиссию и получил направление в Рязанское Краснознамённое артиллерийское училище. 23 июня к девяти утра я был обязан явиться в Краснополянский райвоенкомат, который располагался в Лобне.

В воскресенье 22 июня, когда моя мать, отец и родственники, собравшиеся на мои мирные проводы, сидели за столом, мы вдруг услышали важное правительственное сообщение. В двенадцать часов по радио выступил министр иностранных дел и член Политбюро Всесоюзной коммунистической партии (большевиков) В.М. Молотов и объявил о начале войны и немедленной мобилизации военнообязанных 1905–1918 годов рождения. Мои дяди и тёти разошлись расстроенными и встревоженными. Мужчинам надо было срочно явиться на сборные пункты.

В Рязань я прибыл только 25-го числа. Сдал экзамены и начал занятия в училище.

Но фронту срочно требовались командиры и специалисты, а не через два года, и нас заменили сверхсрочниками-артиллеристами, которые проходили ускоренные курсы среднего командного состава. Таким образом, я в конце июля вернулся в распоряжение нашего райвоенкомата.

Гитлеровцы бомбили Москву все чаще и чаще. Воздушные тревоги объявлялись почти каждой ночью.

15 сентября меня призвали, по повестке райвоенкомата, в народное ополчение, в 1-й Московский отдельный строительный батальон, который возводил оборонительные укрепления вокруг нашей столицы. Мы строили долговременные огневые точки (ДОТ) и выкапывали противотанковые рвы, окопы и ходы сообщения возле деревни Коровино, где сегодня пролегло Коровинское шоссе, и около железнодорожной станции Марк. Когда похолодало, мне выдали новые телогрейку, ватные брюки и шапку-ушанку.

С 20 сентября в Москве и прилегающих районах было введено осадное положение, при котором категорически запрещалось любое уличное движение (людей и транспорта) с 12 часов ночи до 5-ти утра. Постановление Государственного Комитета Обороны предписывало нарушителей установленного порядка немедленно передавать суду военного трибунала, а провокаторов и германских агентов «расстреливать на месте».

После 6 декабря, с началом мощного контрнаступления Красной Армии, рабочие нашего батальона следовали за наступающими армейскими частями. Начало зимы было снежным и морозным. Мы освобождали от снега Рогачёвское шоссе, помогали продвижению нашей военной техники и видели разбитые и искорёженные немецкие крупнокалиберные пулемёты, гаубичные орудия, грузовые машины и заледенелые вражеские трупы.

15 декабря около города Дмитрова, в деревне Горшково, нас, пятьдесят ополченцев передали как пополнение действующей армии двум лейтенантам, которые на машинах отвезли нас в Одинцово. Так я, вместе с земляками, Чугуновым и Чиганом из посёлка Шереметьевского и Крошечновым из деревни Красная Горка, оказался рядовым по званию и понтонёром по должности 62-го отдельного понтонно-мостового батальона. После кунцевской бани нам выдали новое обмундирование, и мы пешим порядком дошли до Голицына и до фронтового рубежа в районе деревни Кубинка и Дорохово, где мне вручили трёхлинейку, пятизарядную винтовку образца 1891, изготовленную в 1924 году. В первые дни войны на 800 человек личного состава 62-го батальона (38 комсомольцев, 14 кандидатов и членов коммунистической партии, 748 беспартийных) было всего-навсего 37 винтовок.

Наш батальон обеспечивал бесперебойную переправу армейских подразделений и военной техники через Москву-реку по мосту, наведённому по речному льду. Мы работали под артиллерийским и миномётным огнём. Нас бомбила вражеская авиация. Мы, только что прибывшие и неподготовленные солдаты, выполняли различные земляные работы, выкапывали траншеи и обустраивали землянки.

4 января 1942 года по приказу штаба инженерных войск Западного фронта наше соединение расквартировалось на новом месте, в подмосковной деревне Поздняково. Здесь мы изучали понтонное и минно-подрывное дело, а также науку возведения мостов. Однако никакого понтонного имущества, собственной материальной базы у батальона не было. И мы ходили на занятия в соседние понтонно-мостовые батальоны – 9-й, 61-й и 64-й. А уже в апреле мы получили 20 автомашин и понтонное снаряжение.

Еда была, конечно, неважная. Нас кормили баландой и овсяной кашей. Дневную норму чёрного хлеба, 800-граммовую, я съедал за один раз, вечером во время ужина. Во мне было всего 50 килограммов веса при росте 170 сантиметров. И я еле поднимал пятидесятикилограммовый якорный канат, который, по инструкции, надо было поднимать одному бойцу.

В состав нашего батальона входили три понтонные роты, три мостовые, техническая, парковая, штаб, санчасть и взвод управления. Специальные автомашины мостовой роты перевозили металлические понтоны. Один понтон весил 1022 кг, и его погружали и разгружали двадцать два солдата. Прогоны (двутавровые балки с отверстиями под болты) весили по 180 кг, и мы устанавливали их на понтоны вчетвером. А 80-килограммовые деревянные настилы, укреплённые стальными уголками, переносили два красноармейца. Чтобы тренироваться, собирать и разбирать паромы, мы выезжали в Раменское на незамерзающее озеро местной фабрики «Красное знамя».

12 апреля, в распутицу, по вязкой дороге мы выехали на выполнение боевого задания на реку Угру в Юхновский район Калужской области. Но форсирование реки почему-то отменили.

Нас перебросили в район железнодорожного полустанка Обнинское, расположенного в 105 километрах от Москвы.

В густом лесу мы сооружали штаб Западного фронта. Выкопали глубокий котлован под командирский бункер. Из еловых и сосновых брёвен сложили служебные помещения с выходами на поверхность земли. Сделали бревенчатые накаты и прочные перекрытия из балок и листовой стали. Дороги и подходы к особо тщательно охраняемой запретной зоне замаскировали специальными маскировочными сетями на случай вражеской воздушной разведки. Работали два месяца круглосуточно и посменно.

В начале июня 1942 года к новому штабу подъехали джипы защитного цвета. Сначала из них вышли суровые и внимательные охранники с автоматами. А после – генерал армии, командующий Западным фронтом и член Ставки Верховного Главнокомандования Г.К. Жуков, генерал-полковник И.С. Конев, генерал-майор К.К. Рокоссовский и сопровождающие их командиры. Георгий Константинович Жуков, уверенный и подвижный, в кожаной чёрной одежде, направился к лесному скромному домику, в котором за обычной дверью таился ход, ведущий в надёжные подземные апартаменты. Генералы задумчиво прошли мимо меня, замершего по стойке «смирно», в каких-нибудь пяти метрах.

12 и 13 июля 1942 года возле деревни Аксенино Калужской области наш батальон наводил очередную переправу через Угру не так уж и далеко от той равнины, где в 15 веке воевал великий князь Иван Третий, отказавшийся платить Орде ежегодную дань и освободивший Русь от монголо-татарской зависимости. Битвы на Угре повторились и в 20 веке. На западном берегу реки, напротив того места, где мы начали строительство понтонного моста, две траншейные линии заняли наши пехотинцы. А левый и правый фланги были в руках у немцев, которые держали оборону уже несколько месяцев и хорошо пристрелялись из пушек, миномётов и пулемётов.

Как только наши понтонные роты в 10 утра начали разгружать понтоны, вражеские стрелки открыли сильнейший огонь. Мы немедленно, по приказу командира, отвели в лес и людей, и машины.

Ночью с 12 на 13 июля мы снова взялись за наведение переправы. И снова фашисты потопили спущенные на воду полупонтоны. Во время этой операции семнадцать наших товарищей были убиты и сорок ранены.

Старший сержант Селезнёв не только командовал отделением, но и выносил из-под обстрела раненых однополчан. Многие красноармейцы за проявленные мужество и отвагу были представлены к награде и 3 октября 1942 года получили заслуженные ордена и медали. Тяжелораненого лейтенанта Казанцева, взвод которого спускал на воду понтоны под ураганным огнём неприятеля, наградили орденом Красного Знамени.

В ноябре–декабре 1944 года наше подразделение участвовало в Будапештской наступательной операции вместе с 6-й армией 2-го Украинского фронта, которым командовал маршал Родион Яковлевич Малиновский, будущий министр обороны Советского Союза.

Юго-Восточные подступы к городу обороняли войска 3-й венгерской армии, усиленной 1-й танковой и 1-й моторизованной немецкими дивизиями.

21 ноября 1944 года наш батальон выполнял боевое задание по форсированию реки Чепели Дунааг, рукава Дуная южнее Будапешта. Мы навели понтонный мост, выдерживающий грузы до 16 тонн, но его разбомбила вражеская авиация. Тогда мы стали переправлять наши соединения на паромах.

Я храню карту Будапешта и его окрестностей, составленную в Генеральном штабе Красной Армии в 1942 году. Она порвалась на сгибах и распалась на несколько квадратов и прямоугольников. Я склеил её. На ней обозначены не только железные, шоссейные и грунтовые дороги, но и дороги лесные и полевые. В одном сантиметре карты умещаются два километра венгерской земли и речной остров, заросший ивами, тополями и берёзами, который я когда-то видел. Над этой потёртой бумагой склонялся командир нашего батальона подполковник Василий Захарович Воробьёв и его соратники и помощники, раздумывающие о предстоящей операции.

К форсированию Дуная мы готовились особенно тщательно. Понтоны, полупрогоны, настилы, якоря и другие переправочные средства мы подтянули к реке скрытно, в ночное время, и замаскировали в лесной полосе. В ночь на 5 декабря наши пехотные части, без предварительной артиллерийской подготовки, начали переправляться на другой берег. Наши понтонные роты приступили к возведению причалов. Мы быстро собрали четыре парома под 30-тонные грузы. И паромы, нагруженные пушками и машинами, и катера перемещали тихо, на вёслах. Всё же немцы заметили нас и открыли отчаянную стрельбу. Тогда проявили себя наши 16-зарядные боевые машины реактивной артиллерии, легендарные «Катюши». Несмотря на упорные попытки, фашисты не сбросили наши войска с западного берега. Красная Армия завоёвывала новые и новые плацдармы и отгоняла врага от реки всё дальше и дальше.

5 и 6 декабря немецкие самолёты ожесточённо бомбили переправы. Но мы уже перебросили через Дунай два механизированных корпуса и две пехотные дивизии.

Солдаты венгерской роты, засевшие в первой линии траншей, подняли руки вверх и сдались. Их командир, родом из Ужгорода, хорошо говорил по-русски.

При форсировании Дуная многие наши рядовые, сержанты и офицеры действовали воистину героически. Старшина Виктор Карпов без отдыха и сна, двое суток водил паромы с военными грузами под пулями и бомбами врага и, работая на катере, несмотря на прицельный вражеский огонь, вытащил из ледяной воды трёх раненых бойцов.

В эти напряжённые дни нам надо было бороться не только с немецко-фашистскими войсками, но и с быстрым течением великой европейской реки. Наши катеристы проявляли огромную выдержку, бесстрашие и сноровку и вели тяжёлые паромы с людьми и техникой, преодолевая километровое водное пространство.

Военное командование и советское правительство по достоинству оценили нашу работу на Дунае. Указом Президиума Верховного Совета от 6 января 1945 года за проявленные умение, мужество и отвагу 55 бойцов и офицеров нашего 62-го понтонно-мостового батальона были удостоены высоких наград. Старшине Виктору Карпову присвоили звание Героя Советского Союза, а наша часть была награждена орденом Богдана Хмельницкого и получила персональную благодарность Верховного Главнокомандующего И.В. Сталина.

За годы войны я принимал участие в форсировании пятнадцати российских и европейских рек. Вот их названия: Угра, Вытебеть, Хмара, Россосенка, Многа, Вуокса (Советский Союз), Чепели Дунааг, Дунай, Ипель (Венгрия), Грон, Нитра, Ваг, Морава, Дие (Чехословакия). Меня наградили орденом Отечественной войны 2-й степени и медалями «За боевые заслуги», «За оборону Москвы», «За взятие Будапешта», «За победу над Германией» и другими.

У меня до сего дня лежит найденный недалеко от Будапешта коричневый карболитовый пенал-медальон. В его четырёхугольное внутреннее пространство вкладывали сложенный листок бумаги с краткими сведениями о его владельце и его домашним адресом. На донышке пенала заводская машина выдавила год его изготовления «1938», а на боковой поверхности его хозяин и мой незримый враг нацарапал, наверно, остриём ножа или штыка свои имя, фамилию и дату, «1942. V1.», видимо, перехода от мирной жизни к военной. Я не знаю, дожил ли Gyorgy Kovacs до безоговорочной капитуляции фашистской Германии и до образования Венгерской Народной Республики и какова его судьба. В мировых войнах по воле государственных вождей бесследно сгинуло огромное количество простых людей – как будто их и не было. От этого венгра остался порожний коричневый медальон.

А вот моего шурина, брата моей жены, Николая Дмитриевича Вершинина (1923–1998), возможно, из-за потери медальона ошибочно записали в траурную «Книгу памяти» (Москва, «Мысль», 1996, том. 5, стр. 158). Но он не погиб 7-го марта 1943 года в бою за деревню Верёвкино под Старой Руссой. Он подорвался на мине и оказался в госпитале с раздробленными рукой и ногой. Документы Николая, переданные перед атакой командиру взвода, вскоре погибшему, пропали. И, наверно, кто-то нашёл его медальон и решил, что его владельца убили. Мать Николая получила официальную похоронку и только спустя два дня – письмо сына, в котором он сообщал, что ранен, но живой.

В пятом томе «Книги памяти» в разделе «Боевой состав войск Западного фронта» пять раз отмечен и наш батальон – «62 пмо».

Точное время проведения боевых и специальных операций бойцами нашего батальона и другие цифровые данные я взял из машинописной копии подробного повествования «Боевой путь 62 ОПМБ», составленного майором Н.Ф. Фадеевым, заместителем командира по политической части, который расписался на последней, 16-й странице 2 июня 1945 года в городе Комарно, на чехословацкой земле. «62 ОПМБ» – это 62-й, наш, отдельный понтонно-мостовой батальон. Не знаю, хранится ли оригинал боевой летописи в каком-то военном архиве и вообще сохранился ли он. На страницах ратной истории нашего подразделения перечислены более 260-ти фамилий рядовых и командиров, которые погибли, выполняя воинские приказы, и которые выжили, отличились и получили заслуженные ордена и медали. В рассказе о фронтовых батальонных буднях, экономно отпечатанном на пишущей машинке с одним интервалом между строками, упоминается фамилия моего друга и земляка Михаила Крошечнова, в июле 1944 года награждённого орденом Славы 3-й степени за отличное выполнение боевого задания при форсировании реки Вуокси на Ленинградском фронте».

В альманахе публикуется стихотворение бывшего сапёра 73-го отдельного штурмового инженерно-сапёрного полка, Ивана Каленниковича Бородавко (1923–2008) из его поэтического сборника «След на земле» (Долгопрудный, «Вестком», 2001).

Я того беспокойного времени,

Что октябрьскою бурей весь мир потрясло,

Из того неуёмного племени,

Что на том буреломе взросло.

Я познал торжества и трагедии,

Я и жертва войны и вершитель побед.

И хотя не нажито наследия,

Всё же в жизни оставлю я след.

След мой будет означен причастностью

К нашей славной Победе в Священной войне,

Тем, что в годы смертельной опасности

Защищать свою Родину выпало мне.

В год 60-летия Победы я вспоминал о фронтовике-литераторе Александре Балине.

«И Я ВАС НЕ ЗАБУДУ. Чтобы не скрыться с головой в моём рифмованном и разливанном море, я в 1977 году отдал большую машинописную подборку в литературную консультацию, располагавшуюся во дворе «всей Москве известного дома графини Ростовой на Поварской», во флигеле, возле памятника Льву Толстому. И через некоторое время получил по почте первую в жизни рецензию, написанную профессиональным поэтом.

Александр Балин боролся с немецкими оккупантами вместе с бригадой тяжёлых танков 9-й гвардейской армии, которая входила во 2-й и 3-й Украинские фронты. Как и мой отец, участвовал во взятии Будапешта и награждён орденом Отечественной войны 2-й степени. В 1945 году, контуженный, вернулся на родину в звании гвардии старшего сержанта. Учился в Московском областном педагогическом институте и окончил Высшие литературные курсы Союза писателей СССР.

Литературная Москва знала и уважала Александра Ивановича. О его книгах весьма лестно, по крайней мере, на страницах газет и журналов, отзывались и стихотворцы, и критики. Его стихотворения - и не по одному! - без перебоя печатали в ежегодном альманахе «День поэзии», о чем я и не мечтал.

А встретился я с Балиным в октябре 1978-го после того, как до умопомрачения надышался газетной пылью 1935-го года. Тогда я работал корреспондентом газеты «Московский метрополитен» и разыскивал биографии выдающихся и обыкновенных комсомольцев-метростроевцев. Поэтому к дому на вечерней Винницкой улице я подошёл изрядно утомлённый, раздражённый и не по своей воле голодающий после утреннего кофе и бутерброда. Нажал на кнопку мелодичного звонка и увидел литератора, обнажённого до пояса и одетого в синие тренировочные брюки. Александр Иванович извинился, облачился в байковую рубашку, поправил седую благородную шевелюру и углубился в мои новые стихи. А я разглядывал золочёные или заржавелые имена и фамилии на книжных корешках аккуратно подобранной худлитовской серии «Библиотека советской поэзии», к которым относился скептично и критично, не признавая ни Вышеславского, ни Ручьёва.

«Молодец! - услышал я, когда хозяин оторвался от рукописи-машинописи. - Ты - талантливый человек. Надо книжку делать! Мы будем делать её не в «Молодой гвардии», не люблю этого издательства, а в «Современнике». Там у меня хорошие отношения с директором Юрой Прокушевым. А после - вступление в СП».

Не приученный к одобрительному и похвальному слову, я мрачнел и смущался. Однако Балин говорил искренно.

«Приезжай в гости! Звони. Злые люди объединяются. А добрые тем более должны объединяться. Я теперь тебя не выпущу из сердца», - услышал я его прощальные слова и радостно-легко спустился по лестнице с восьмого этажа.

Я не воспользовался обещанной помощью добрейшего Александра Ивановича и, претворяя в жизнь аскетичное правило «чем хуже, тем лучше», решил идти другой, более длинной, но самостоятельной дорогой. И в 1984 году подарил ему свой первый стихотворный сборник.

На титульном листе моей первой книги «Подмосковное время» расписался правнук Александра Сергеевича Пушкина – Григорий Григорьевич Пушкин, когда 1 июня 1987 года я встретил его в подмосковном доме культуры.

Надеюсь, я в некоторой мере оправдал ожидания и надежды отзывчивого поэта-фронтовика, которому прилагательное «погибельный» нравилось больше, нежели «гибельный». Мои стихотворения публиковали журналы «Сельская молодёжь», «Огонёк», «Дружба народов», «Континент», «Арион» и «Московский вестник». Я стал лауреатом Международного конкурса поэзии «Глагол», издал больше двадцати книг. И сегодня, в год 60-летия Победы и 80-летия Александра Балина (1925-1988) с благодарностью вспоминаю внимательного и строгого участника войны и литератора, который когда-то, не жалея ни сил, ни времени, разбирал мои несовершенные строки и в нелёгкие дни поддержал меня по-солдатски - надёжно и уверенно.

«Уважаемый Владимир Александрович! Мне бы очень хотелось, чтобы Вы оказались молоды, хотя бы относительно, - во всяком случае, тридцатилетним. Почему во мне возникло вдруг такое желание? Да потому, что одарённому человеку нужна, необходима сила - и не только духовная. Вы же обладаете добрейшим даром, радостным, жизнестойким, щедрым. Ваши стихи напоминают мне прозрачно-солнечные акварели, ещё чуточку не просохшие, и потому рассматривать их приходится бережно, чтобы неловким движением не смазать дышащие краски.

Так порою утомляет натужливое письмо старательных копировщиков, что приходят грустные мысли: неужели самородное золото талантов исчерпано? И вот - праздник:

Мы пока душой спокойной,

Как водой река, полны,

Мы красивы, как иконы

Величавой старины...

Не положено, но мне хочется прокомментировать - даже для себя - это четверостишие. Наполненность спокойной душой - эта наполненность никогда не перейдёт в состояние равнодушия, потому что она, эталон человеческого достоинства, освещена величавостью красоты, которая в нас - от предков. Не велеречивостью, а именно величавостью, потому что на иконах не творцы вселенной, а жизни - многотрудной, но гордой.

Я смакую строки: «Между солнечным и личным я угадываю связь...», «Настроенье весны и успеха захватило сегодня меня...», «Ты нелогичностью своей меня заколдовала...»

Владимир Александрович, свет, который Вы носите в себе, прекрасен и неистребим, потому что единственное, что невозможно победить в человеке - это доброта. Уверен, что Вы «не испортитесь» от моих прямо-таки восторженных похвал - вижу Вас человеком думающим, знающим себе цену. А хорошее мужество к Вам ещё обязательно придёт. И глубина явится, и круг тематический расширится. Только - ради Бога! - не торопитесь, не гоните себя, не насилуйте свою хорошую душу - работайте, дышите, живите! Успехов Вам и - потому - счастья! С уважением Александр Балин. 30 мая 1977 года».

«ГДЕ-ТО РЯДОМ И - ЗДЕСЬ. Владимир Пешехонов живёт на улице Пушкинской - это обязывает. Стихи, проза, переводы, мемуары - никакой это не разброс, но широта творческого отображения мира. Текущий год Владимир заканчивает с изданными одна за другой четырьмя поэтическими книжками: «Где-то рядом и - нигде», «Возмездие чуда», «Воздух особого рода» и «А белое - черно». К сожалению, изданы они не такими тиражами, чтобы «стать достоянием широкой общественности», но своих литературных достоинств от этого не потеряли.

- Насколько помню, Владимир, ты раньше был активным членом кедринского ЛИТО, участвовал в выступлениях.

- Участвовал. Больше из любопытства: другие выступают - надо попробовать. Об этом, кстати, в «Московском вестнике» опубликованы мои воспоминания.

- Но всё же, при той богатой литобъединенской жизни, как ты оказался в нашем ЛИТО?

- Вообще-то я считаю, что поздно познакомился с живыми литераторами... Где-то в 76-м прочитал о занятиях кедринцев в районной газете, приехал, показал свои стихи, одно из которых в этом же году было опубликовано.

- И что же живые мытищинские литераторы?

- Удивительный знаток живописи Саша Лисин, фронтовики Анатолий Головков и Михаил Жвирбля, зачастую неожиданный Стас Милоградов - с ними было интересно общаться, тем более что общение в нашем деле - главное. Со многими кедринцами я переписывался, копии храню и хотел бы «избранные места» из этой переписки опубликовать.

- Шеф ЛИТО Юрий Петрунин наверняка давал тебе рекомендации для участия в практиковавшихся в то время совещаниях молодых писателей?

- На какое-то из них - наверняка. Кроме того, когда я занимался в литстудии у Вадима Кожинова, тот подписывал рекомендации, составленные старостой студии Сергеем Зябковым. Помню, про меня в Союз писателей он написал в стиле ультиматума. Потом, когда моя первая книга долго лежала в «Современнике» и ходу ей никак не давали, Петрунин обратился к директору издательства.

- Несколько слов о твоих переводах, которые собраны в книге «Возмездие чуда».

- История это такая же долгая, начиная с книги Роберта Фроста, купленной в 71-м году в московском магазине иностранной книги на улице Качалова. С английского я переводил сам. Если говорить в целом о ЛИТОшном опыте, подстрочный перевод одного стихотворения Михая Эминеску продиктовал однажды поэт Кирилл Ковальджи на своём занятии литкружка «Зелёная лампа» в редакции журнала «Юность».

- Помню, помню Ковальджи... Такой всегда спокойный, уравновешенный, затянутый в строгий сюртук. Но к нему в «Зелёную лампу» заявлялись большие знаменитости...

- Да, известный в то время социолог Переведенцев; актёр Валерий Золотухин что-то забавное очень живо рассказывал; Булат Окуджава - пел свои песни под гитару и отвечал потом на наши вопросы. Из старых поэтов - к ним молодёжь относилась критически - Василий Казин и Степан Щипачёв.

- Кажется, Кожинов со своим ЛИТО приезжал в гости к кедринцам...

- Было дело. Его я сначала записал в свои авторитеты, а потом понял - спорщик, и специально говорит спорные вещи, да он и сам этого не отрицал. Так что, думаю, литературная учёба - это во многом путь от авторитета к авторитету.

- Мы, конечно, не бог весть какие морализаторы, но смог бы ты охарактеризовать те изменения, которые произошли в литературе с нашим переходом в совсем иное время? Что у нас теперь с интересом к поэзии?

- Делить время на отрезки?.. Время движется волнообразно. Какая-то роль у литературы, конечно, есть, она также волнообразна. Интерес к поэзии вряд ли уменьшается - каким маленьким он был, таким и остаётся. Главное, как писал Лермонтов, не какое-то внешнее движение, а движение души человеческой» (Владимир Ильицкий. «Родники», 2 декабря 2005 года).

Когда я занимался альманахом «Горожане», то прочитал немало публикаций, искажающих нашу историю. И написал заметку, которую не отважилась напечатать ни одна городская газета. Редакторы говорили, что этот материал публиковать не нужно, чтобы не портить настроение жителям города. По-моему, исправление допущенной ошибки должно радовать любого нормального (недебильного) человека. А вот поди ж ты.

«АПЕЛЬСИНЫ В БОЧКАХ. Приближается 60-летие Победы нашего народа в Великой Отечественной войне.

Я просматривал материалы на военную тему, опубликованные в Долгопрудном, и изумлялся причудливым или сенсационным фактам и сведениям, на которые не скупились авторы публикаций.

В заметке «Никто не забыт» («Долгие пруды» от 16 февраля 2001 года) Николай Григорьевич Мукий пишет: «Маленький тогда посёлок Долгопрудный сумел сформировать истребительный батальон, состоящий из 700 человек». Но это же явная фальсификация! В «Книге памяти» (Москва, «Мысль», 1996, том 5, стр. 107) указано: «Из добровольцев Краснополянского района и города Долгопрудного было сформировано два истребительных батальона. Один батальон из 712 бойцов... Другой из 300 бойцов». Из добровольцев не «маленького посёлка», а всего района, естественно, вместе с посёлком.

Далее. По версии нашего автора, «28 ноября немцами была взята Красная Поляна». Однако вполне серьёзный и компетентный источник («Великая Отечественная война 1941-1945. Энциклопедия», Москва, «Советская энциклопедия», 1985) говорит об этом городе на странице 374: «Ближайший к столице насел. пункт, захваченный нем.- фаш. войсками (30 нояб. 1941)».

И наконец Николай Григорьевич утверждает, что в битве за Москву «Красная Армия потеряла свыше 1,8 млн. человек». Пятый том уже упомянутой выше «Книги памяти» даёт иные цифры: «В кровопролитных оборонительных боях под Москвой... людские потери наших фронтов составили: 514 338... В Московской стратегической наступательной операции людские потери наших фронтов составили: 139 586...» Итак, наши потери под Москвой, согласно «Книге памяти», равны 653 924, а не 1,8 млн. человек. Как видите, между этими двумя числами дистанция, как говорится, огромного размера. Ну а если автор раздобыл редкостные, труднодоступные сведения, он обязан указать использованные источники информации.

В конце краеведческого повествования «Хлебниково: большая история маленького поселка» (Хлебниково, «Вестком», 2003) Лариса Витальевна Козарь, его автор, добросовестно и чистосердечно перечислила использованные издания, среди которых я сразу обнаружил тот же, наверно, зачитанный до дыр, 5-й том «Книги памяти». Но как же непросто перенести уже написанные и проверенные слова и абзацы из одной книги в другую, не сделав ни единой ошибки! Если в первоисточнике чёрным по белому напечатано: «В 3 часа дня 8 декабря 1941 года Красная Поляна была полностью освобождена», то у Л.В. Козарь: «К исходу 8 декабря». Если на 110-й странице «Книги памяти» говорится, что «бой длился весь день», то у нашего летописца: «Бои шли несколько дней». А фамилия генерал-майора Ф.П. Короля упоминается четыре раза с неверными инициалами - на протяжении полутора страниц. И нужно-то было всего-навсего открыть энциклопедию Отечественной войны и аккуратно вывести начальные буквы имени и отчества командира 331-й Брянской Пролетарской дивизии.

Впору воскликнуть, невольно подражая Владимиру Высоцкому: «Трудна у нас дорога!» У краеведов и историков.

Я понимаю, что можно ошибиться, «с устатку и не евши», выполняя роль упорного переписчика, и вместо родительного падежа скопировать именительный, вместо единственного числа множественное. Но как можно в одной атаке объединить и породнить антифашиста и фашиста, красноармейца и гитлеровца, уму непостижимо! Читаю и глазам не верю: «Шквал огня и стремительная атака танкистов второй танковой, 106 пехотной дивизии и 331 стрелковой дивизии в тыл врага позволили советским войскам подавить огонь противника и приостановить его продвижение к Хлебникову и Химкам». По смыслу оригинал отличается от копии, как небо от земли, несмотря на те же самые существительные, прилагательные и глаголы: «Шквал огня и стремительная атака танкистов в тыл 2-й танковой и 106-й пехотной дивизий врага позволили советским войскам...» Оказывается, 2-я и 106-я дивизии - это не советские армейские подразделения, а совсем наоборот. Ну и ну! А «стремительная атака» - это атака 145-й танковой бригады генерал-майора Ф.Т. Ремизова, о чём автор не удосужился напомнить недоумевающему читателю.

В газете «Долгие пруды» (27 авг.-2 сент. 2004 г.) я прочитал очерк «Путь от солдата до генерала» - о дважды Герое Советского Союза Василии Афанасьевиче Глазунове, именем которого названа улица в микрорайоне Шереметьевский. И поневоле озадачился странным сообщением Л.В. Козарь. Она поведала мне о «Никольско-Криворожской операции при освобождении Одессы». С помощью «Большого энциклопедического словаря» я нашёл на карте заштатный городок Никольск Вологодской области, расположенный в 160 километрах от железной дороги. Но его никто не завоевывал. И потому незачем было проводить операцию по его освобождению. После некоторого раздумья я всё-таки догадался, что автор говорит о городе Никополе. Но при чём же тогда Одесса? От Никополя, возведённого на Днепре, до Черноморской жемчужины, если продвигаться строго по прямой линии, более трёхсот километров. Да, эта оригинальная фраза Ларисы Витальевны по силе воздействия на недремлющего и впечатлительного читателя сопоставима разве что с абсурдно-издевательской телеграммой Остапа Бендера: «Грузите апельсины бочках братья Карамазовы»!

Выходит, не стоит и браться за городские печатные издания, когда под рукой нет ни энциклопедии, ни справочника и ни другой дополнительной литературы по истории Великой Отечественной войны.

А наши фронтовики, герои и не герои, павшие и живые, ей-богу, не заслужили оскорбления торопливыми и неряшливыми заметками и рассказами, которые строчат безответственные историки и доморощенные фальсификаторы».

А когда я готовил историко-краеведческую книгу «Далёкое и близкое», то исправил ошибку мытищинского историка Юрия Августовича Князева. На 38-й странице «Прошлого земли мытищинской» (Москва, 1998) он пишет: «Впоследствии Останкино перешло к сыну М.Я. Черкасского Алексею. Он умер в 1742 году, а в следующем году его единственная наследница дочь Анна вышла замуж за Петра Борисовича Шереметева, и ему досталось всё огромное владение Черкасских. Это обстоятельство позволило Шереметеву приступить к строительству дворцов в Останкино и Кусково».

Но замуж за П.Б. Шереметева вышла Варвара Алексеевна Черкасская.

На 85-й странице в главе «Происхождение названий селений бывшей Мытищинской волости» Ю. Князев заявляет: «Историками давно установлено, что селения с названием Пушкино в Московской области произошли от прозвища их владельца боярина Григория Александровича Морхинина по прозвищу Пушка, далёкого предка нашего знаменитого поэта».

Какими историками установлено? Когда? Не всё так определённо и просто. Как отмечено в «Топонимическом словаре Московской области» (Москва, 2000), «документальных доказательств связи ойконима с Григорием Пушкой нет».

А вот Юрий Петрунин, руководитель мытищинского литературного кружка, не ошибся и узнал себя в моей эпиграмме, словно в дефективном зеркале, и кровно обиделся, подобно гордому абреку. И, возможно, уже строит какие-то козни, как некогда его друг Анатолий Орлин, который, будучи редактором долгопрудненского альманаха, после того, как я послал ему письмо с критическим анализом его виршей, решительно и бесповоротно вычеркнул меня из числа авторов, а будучи членом жюри, «потерял» мои частушки, посланные мной на городской конкурс. Да, не перевелись ещё литераторы, которые влюблены в себя до такой степени, что натурально сходят с ума, если, упоминая, к примеру, в газете их фамилии, ненароком забудешь добавить гипнотически-пьянящее дополнение: солнце русской поэзии. Или, по крайней мере, солнышко подмосковной поэзии.

А может быть, Юрий Петрунин – это бессмертная Марина Мнишек, которую успешно прооперировали, изменив её пол на противоположный, одели в мужской костюм и назначили руководителем городского литературного объединения, тогда как она убеждена, что она – очередная законная русская царица.

В 2007 году редактор газеты «Долгие пруды» Марина Глаголева предложила мне составлять долгопрудненские литературные страницы, газету в газете. 16 февраля вышел первый номер «Литературного Долгопрудного».

«НОВОСТИ. Московский издатель А.В. Соловьёв выпустил коллективный сборник «Поэзия на пороге третьего тысячелетия». В нём опубликованы стихотворения долгопрудненской поэтессы Лидии Рыбаковой, члена Союза писателей России и постоянного автора литературного альманаха «Долгие пруды». В оформлении обложки использованы работы Сальвадора Дали и Марка Шагала.

В коллективный сборник «Созвучие» вошли произведения авторов-победителей и лауреатов литературного конкурса, проведённого московским Советом литературных объединений в 2006 году. В этом издании представлены стихотворения Лидии Рыбаковой и руководителя долгопрудненского ЛИТО «Клязьма» Маргариты Мысиной» («Литературный Долгопрудный», № 1).

Во втором номере «Литературного Долгопрудного» опубликована подборка стихотворений Лидии Рыбаковой.

Это вовсе не забава:

Всем – налево, мне – направо,

Все – рядами, я – одна,

И за мною – тишина.

Вечно я иду не в ногу,

Выбираю не дорогу,

А бурьян да косогор,

Вечно думаю иначе…

Не судьба, а незадача.

И – упорно так – маячит

Вечный с вышками забор.

«НОВОСТИ. «Пять поэтесс». Так называется поэтический сборник, вышедший в Долгопрудном на исходе 2006 года. В него вошли стихотворения пяти долгопрудненских авторов – Татьяны Аленчиковой, Марины Венцкут, Людмилы Кузьминой, Лидии Рыбаковой и Людмилы Трубецкой. На обложке воспроизведена коллективная фотография пяти поэтесс.

Одна за другой вышли две оригинально оформленные стихотворные книги Александра Дудникова «Буцефалограмма» и «Программная телеграмма». Автор использует технику древнего балаганного, или раёшного стиха, иногда вообще отказывается от рифмы, предлагая читателю верлибры и осмысливая земные и небесные процессы и явления в первозданном нерасторжимом единстве.

В коллективном сборнике «Аэлита» опубликован фантастический рассказ Игоря Горностаева «Базальтовый плот», а в ежемесячном журнале «Мир фантастики» – рассказ «Лучший из возможных», о путешествии в параллельные миры» («Литературный Долгопрудный», № 2).

«ФИАЛКИ ИЛЛЮЗИИ. Чуть ли не по каждой странице своего пятого стихотворного сборника «Всё остаётся на земле» Светлана Гриценко разбросала, словно увядшие розы и камелии, расхожие слова и выражения, которые набили оскомину просвещённому читателю ещё в девятнадцатом веке: «вериги», «оковы», «цепи», «сердечные раны», «вино печали», «счастья нить», «венок жемчужных рос» и так далее и тому подобное. Александр Сергеевич Пушкин говорит о Татьяне Лариной: «Ты пьёшь волшебный яд желаний». Член Международного сообщества писательских союзов и член Союза писателей России Светлана Владимировна Гриценко, постоянный автор альманаха «Долгие пруды» пишет: «Он пил желаний яд» и, в другом месте: «В душу проникнет желания яд». Подражание налицо. Но почувствуйте разницу. Волшебство исчезло. Его нельзя взять напрокат или перенять у кого-то. Таким образом, авторские стиховые замки строятся на песке, да ещё из блочного материала, давно использованного на славной стройке золотого и серебряного века русской поэзии.

И так же не скупо, тридцать два раза, наша поэтесса над своими текстами вывела эпиграфы, горящие, словно спасительные звёзды, наверно, для того, чтобы её пиитические упражнения не потонули, сразу и навсегда, во мраке рифмованных грёз и фантазий. Эпиграфы из Дениса Давыдова, Петра Вяземского, Михаила Лермонтова, Алексея Апухтина, Иннокентия Анненского, Константина Бальмонта, Зинаиды Гиппиус, Валерия Брюсова, Александра Блока, Бориса Пастернака, Анатолия Жигулина, Беллы Ахмадулиной …

На пушкинском эпиграфе «Не дай мне, Бог, сойти с ума!» (так у автора) я не могу не задержаться. Во-первых, Александра Сергеевича вряд ли надо редактировать. Он неплохо владел родным языком. И если поставил после первой строки уверенную точку, зачем же менять её на неврастеничный восклицательный знак? Во-вторых, имя существительное «Бог» не выделяется запятыми, потому что в данном случае это не обращение, а неизменный фразеологический оборот, выражающий волевое нежелание того, о чём говорится. Школьники раньше учили наизусть некоторые басни Крылова: «Не дай Бог с дураком связаться: / Услужливый дурак опаснее врага». И, в-третьих, этот эпиграф, если хорошо подумать, оказывается явно притянутым за уши. Потому что Пушкин говорит не о любовно-романтичном безумии, а о безумии всамделишном и трагичном, которое поражает человека лишь однажды и из которого не возвращаются ни к какому раздумью, даже к раздумью о любви. Пушкин написал это страшное стихотворение после посещения дорогого ему Константина Батюшкова, замечательного поэта, который лишился рассудка. А вирши Гриценко начинаются с лихого опереточного восклицания: «Сойти б ещё хоть раз с ума!»

Да, одно дело пролистать и прочитать, а другое дело вобрать и усвоить моральную силу и духовную красоту нашей традиционной поэзии.

Конечно, не велика беда, если лирическая героиня грустна, угрюма и не светоносна, если у неё чаще всего «на сердце безнадёжно и темно». Но многие гриценковские тексты лишены даже лирического настроения, не то что самобытной мысли или яркой и своеобразной картины: «Ветер свищет в безлистных ветвях, непогоду опять обещая…»

Создаётся непреодолимое впечатление, что автор не может оторваться от живой и полнокровной поэзии прошлого и, вроде энергетического вампира, живёт за счёт чужой неизбывной мощи. О подобной несамостоятельной, эпигонской лирике когда-то сказал Евгений Баратынский: «Плач подражательный досаден, / Смешно жеманное вытьё!»

К большому сожалению, в наши дни писательские союзы, работая в режиме беспощадной конкуренции, закрывают глаза на качество издаваемого текста, чтобы иметь у себя как можно больше членов, которые ежегодно платили бы членские взносы, цена которых ежегодно поднимается и поднимается. Что поделаешь, мы живём на диком Востоке! Если тридцать лет назад полуграмотного рифмоплёта или графоманствующего романиста и на пушечный выстрел не подпустили бы к Союзу писателей Советского Союза, то сегодня такого новоявленного литератора каждая литературная фирма готова едва ли не силой, всеми правдами и неправдами тянуть на себя, в родную творческую оранжерею, заполненную не одними живыми, но и полуживыми, и бумажными цветами. Поэтому нынешние любители литературы, как и покупатели, должны прилагать определённые усилия, чтобы отличить натуральную литературную продукцию от лукавой подделки и не отравиться литературно-художественными суррогатами.

И когда С. Гриценко ничтоже сумняшеся называет очередное своё произведение «Струны души», то мне, бедному современному читателю, можно только развести руками: «Стоп, машина! Приехали, дальше некуда». Мирра ГРОБОВИЦКАЯ».

Редактор, видимо, признающая одни хвалебные отзывы, не опубликовала мою рецензию.

«НОВОСТИ. Издательство «Молодая гвардия» выпустило книгу Сергея Щербакова, названную «Николай Старшинов» (серия биографий «Жизнь замечательных людей», выпуск 990) – о фронтовике и поэте, неутомимом наставнике молодых литераторов, почти двадцать лет возглавлявшем единственный в Советском Союзе альманах «Поэзия».

В этом году в гостях у Игоря Никитина, ведущего долгопрудненской телевизионной программы «В телевизоре», уже побывали Маргарита Мысина (1933–2007), член Союза писателей России, и Александр Кузьмин и Наталья Виноградова, члены городского литературного объединения «Клязьма». В прямом эфире они продекламировали свои новые стихотворения и ответили на многочисленные вопросы, непосредственно связанные с искусством и литературой.

Муниципальный театр «Город» отпраздновал наступление весенней поры очередной премьерой, пьесой Людмилы Петрушевской «Любовь» (режиссёр Анатолий Гуков). Авангардный поэт Александр Дудников, демонстрируя, кроме всего прочего, актёрские способности, сыграл роль консервативного профессора-фрейдиста, который, несмотря на заслуженные звания, непринуждённо передвигается по сцене и задумчиво напевает лирическую песню: «Осенние листья шумят и шумят в саду…» («Литературный Долгопрудный», № 3).

В пятом номере «Литературного Долгопрудного» было опубликовано литературоведческое исследование Любови Подсвировой «Монахиня Мария – сестра Льва Толстого». 16 марта 1876 года Мария Николаевна пишет Льву Николаевичу: «...Как бы я хотела с вами пожить и помочь Соне разделить её заботы и отдохнуть у вас душой, но нет, крест мой не позволяет. Боже, если бы знали все Анны Каренины, что их ожидает, как бы они бежали от минутных наслаждений, которые никогда и не бывают наслаждениями, потому что всё то, что незаконно, никогда не может быть счастием.

Это только кажется так, и мы все чувствуем, что это только кажется, а всё уверяем себя, что я много счастлива: любима и люблю - какое счастье!

Ответ на все трудные положения в жизни есть Евангелие: если бы я его почаще читала, когда незаслуженно была несчастлива с мужем, то поняла бы, что это был крест, который Он мне послал: «Терпевший до конца - спасется», а я хотела освободить себя, уйти от воли Его - вот и получила себе крест другой - ещё почище».

Любовь Фёдоровна ПОДСВИРОВА - уроженка Ростовской области. Её второй родиной стало Подмосковье - город Долгопрудный, где она живёт почти четверть века. В 1975 году окончила филологический факультет Орловского государственного педагогического института. Долгое время работала ведущим научным сотрудником Государственного музея И.С. Тургенева в Орле, музея писателей-орловцев, затем - заведующей отделом Государственного музея Л.Н. Толстого в Москве. Известна читателям как интересный исследователь творчества классиков русской литературы, писателей 20-30-х годов XX века и советского периода - А. Пушкина, И. Тургенева, Л. Толстого, Н. Лескова, А. Фета, И. Бунина, Л. Андреева, С. Есенина, М. Пришвина, И. Новикова, Е. Горбова. Статьи и литературные эссе Подсвировой публиковались во многих изданиях. Автор нескольких книг. За книгу «Л.Н. Толстой. Документы. Фотографии. Рукописи» была удостоена премии Министерства культуры Российской Федерации. Член Союза писателей России, заслуженный работник культуры РФ. Лауреат Есенинской премии Союза писателей.

«НОВОСТИ. В газете «Московский литератор» под рубрикой «От первого лица» опубликованы двадцать семь стихотворений Нины Шевцовой. Они предваряются такими словами: «Стираются в памяти события и дни, исчезают великие книги, и выживают отдельные страницы, понятые и бережно сохранённые: добрые, честные, умные – те, что способны и призваны созидать, а не разрушать».

«Толстовский ежегодник», издание Государственного музея Л.Н. Толстого, опубликовал исследование Любови Подсвировой, заслуженного работника культуры Российской Федерации и члена Союза писателей России, под названием «Неизвестные страницы из жизни С.А. Толстой-Есениной» (по материалам архива С.А. Толстой-Есениной). Сборник богато иллюстрирован и содержит библиографический раздел.

Лидия Паламарчук, лауреат конкурса духовной поэзии, посвящённого Преподобному Сергию Радонежскому, и член Союза писателей России, была в гостях у радиостанции «Радонеж», рассказала слушателям о святых местах нашей страны, которые она посетила, и прочитала свои стихотворения» («Литературный Долгопрудный», № 4).

В пятом номере «Литературного Долгопрудного» опубликованы новые стихотворения Ильи Макарова (1972–2009):

…Я не знаю, воистину, кто ты.

Ты – природа, творенье, раздолье,

Ветра шелест? Прибоя ли шёпот?

Ты – во всём. Ты и то, и другое!

Я не ведаю истины, кроме

Как идти, всё идти за тобою…

Шаг бесшумный, как шествие крови.

Шелест ветра и шёпот прибоя.

А также напечатаны детские стихи Игоря Горностаева.

Игорь Анатольевич ГОРНОСТАЕВ родился в 1965 году в посёлке Рыбное Дмитровского района. Окончил долгопрудненскую школу № 10 и вечернюю физико-математическую школу при МФТИ. С 1998 года публиковался в журналах «Мир фантастики» (Киев), «Бумеранг», «Деловой мир», а также в сборниках из серии «Миры Перумова», «Хищные вещи» и «Аэлита». Занял первое место в конкурсе на лучший рассказ, который проводило издательство «Аванта+».

«НОВОСТИ. Вышла в свет книга поэтессы Лидии Рыбаковой «Янтарный замок». Поэма-сказка создана по мотивам балтийского фольклора. Иллюстрации подготовлены долгопрудненским художником Владимиром Лихойдой. Книга издана в серии «Библиотека Московского клуба любителей фантастики» при Центральном Доме литераторов» («Литературный Долгопрудный», № 6).

В 7-м номере «Литературного Долгопрудного» публикуется исторический рассказ Александра Колмогорова о судьбе Авеля Енукидзе. В архиве «особого сектора» обнаружили протокол допроса зампредсовнаркома Грузии, Буду Мдивани, ближайшего друга юности Авеля Енукидзе. Его не сломили пытки в бериевских застенках Тифлиса, он не оклеветал себя перед заведомо предрешённым приговором. Этот мужественный человек, разглядевший в юном Иосифе Джугашвили интриганские и диктаторские замашки, оставил следующие слова: «Он, Сталин, не успокоится, пока не перережет всех нас, начиная от грудного младенца и кончая слепой прабабушкой».

Александр Григорьевич КОЛМОГОРОВ родился в 1945 году в посёлке Лазаревское города Сочи. Окончил строительное училище, Краснодарский политехнический институт и спецфак Московского института народного хозяйства имени Г.В. Плеханова. С 1994 года житель Долгопрудного. Трудился в строительных и проектных организациях Москвы и Подмосковья. Публиковался в газетах «Сочинская неделя», «Кадетское братство», в альманахах «Белая гвардия» и «Долгие пруды», в журналах «Дон», «Лукич» (Тюмень), «Военно-медицинский журнал», «Родина», «Московская школа», «Кадетская перекличка» (Нью-Йорк) и других изданиях. Член ЛИТО «Клязьма».

Редакторы 13-го номера альманаха «Долгие пруды» (2009) Л. Кузьмина и Л. Рыбакова продолжают дикую и позорную политику литературного геноцида: публикуют одних авторов, а других лишают альманашного места. На страницах очередного выпуска долгопрудненские читатели не увидели произведений 15-ти долгопрудненцев: В. Богатырёва, М. Венцкут, А. Голенкова, И. Горностаева, Н. Карпуничева, А. Колмогорова, Л. Подсвировой, Е. Тюфтяковой… Забывчивые и лукавые редакторы не вспомнили ни о руководителе городского литературного объединения в 90-е годы XX века Анатолии Орлине (1939–1998), ни об Иване Подсвирове в год его 70-летия, ни об Александре Дудникове, которому исполнилось 65 лет, ни о юбилеях Людмилы Медущенко и Лидии Паламарчук. Но, конечно, не забыли о себе. Рыбакова сделала себе, любимой, 11-страничную публикацию, а Кузьмина – 10-страничную. Стыд и срам, господа варвары!

В августе 2009 года я составил новую стихотворную книгу Ильи Макарова «Шествие крови». В неё вошли стихотворения, которые были опубликованы при жизни автора, и тексты, нигде не публиковавшиеся (всего 33 стихотворения), «Сказка про кузнеца и его дочь Настеньку», венок сонетов «Во тьме горит свеча» и эссе «Требуется человек». Эта книга вышла в количестве 50 экземпляров в издательстве «У Никитских ворот». Об авторе. Илья Борисович Макаров (1972–2009) родился 6-го сентября в Москве, в роддоме имени Н.К. Крупской, у Белорусского вокзала. Окончил долгопрудненскую среднюю школу № 9. Развивал импрессионистские и романтические традиции русской рок-поэзии и поэзии Серебряного века. Публиковался в газетах «Долгопрудненские страницы» и «Долгие пруды», в коллективном сборнике «Фортуна» (Москва, 2000) и в альманахе «Долгие пруды». Автор поэтического сборника «Оберег» (Долгопрудный, 2000) и сборника «Время разводить часы» (в кн.: Александр Дудников. Физика, лирика, покер; Илья Макаров. Время разводить часы; Владимир Пешехонов. С тобой и не с тобой. Москва, 2007). Почётный член литературного объединения «Слово» при Совете литературных объединений Москвы и Московской области и член ЛИТО «Клязьма».

Твардовский говорил, что стихи о стихах, литература о литературе – это «почти наверняка мёртвое дело». Александр Трифонович повторял мысли официальных идеологов, которые пропагандировали марксистскую единственно верную теорию отражения, согласно которой бытие определяет сознание, а литература, следовательно, отражает действительность. А.Т. Твардовский был не прав или же прав только частично, как любой человек, высказывающий некое суждение, ибо схема всегда беднее, yже бытия. Шекспир устами Гамлета сказал определённо: «Гораций, много в мире есть такого, что вашей философии не снилось». Даже внимательный школьник после прочтения пушкинского стихотворения «Суровый Дант не презирал сонета...» сделает вывод, что автор «Василия Тёркина» и «Страны Муравии», конечно, ошибался.

Некоторое время я учился во Всесоюзном заочном политехническом институте на факультете «Автоматизация штамповочного производства» – пока мне не надоели чертёжные контрольные работы. И тогда меня, в 1969 году, забрали в армию.

Меня давно тянуло к редакторской и подпольной деятельности. Одна из моих армейских тетрадей, заполненная в казарме черниговского авиационного полка, начинается аккуратно переписанными статьями В.И. Ленина «О двоевластии», «Восемнадцатое июня» и «Социалистическое отечество в опасности!», а заканчивается конспектами пушкинского «Дубровского»: «Маша в него влюбилась, сама себе в том не признаваясь...». На 13-й странице, сразу после ленинского призыва «Да здравствует международная социалистическая революция!», синей пастой выведена моя заметка «К официальному открытию «Общества оригинальных новаторов (ООН)». Под ней поставлена дата (27. 07. 1970.) и подписи членов ООН - В.А. Пешехонова и К.Н. Кокряцкого, моего товарища, сибиряка, специалиста по авиационному электрооборудованию.

2 августа 1970 года «вышел», не выходя за тетрадочные пределы, первый номер газеты нашего нелегального общества, названной «ГОСС». Я припоминаю такие варианты расшифровки этой аббревиатуры: «Газета общества свободных солдат», «Газета одарённых и свободных солдат». Я написал «передовицу» «Мы идём!» и в ней поведал о рождении организации, члены которой руководствуются девизом «Пиши так, как думаешь», и призвал воображаемого читателя к «раскрепощению мысли» и «отстаиванию своих идей». Костя Кокряцкий, «первый корреспондент», рассказал о «стадионе общества ООН» и ответил на мой вопрос «Над чем вы работаете в настоящее время?» В этой рукописной газете я впервые «публикую» своё стихотворение, ставя под ним не свою фамилию - В. Апонов. Окончание номера выдержано в ленинском духе. От имени редакции я приглашаю: «Все - члены ООН и пока ещё не члены - присылайте в редакцию свои мысли, пожелания, отзывы».

Мои рукописные газеты выходили, конечно, не без мистичного влияния духовной силы Сергея Ивановича Муравьёва-Апостола, одного из основателей тайного общества «Союз благоденствия», организатора и руководителя известного восстания. Его солдаты, отправленные после неудачного мятежа в действующую армию, спали под той же казарменной крышей, под какой спал я.

Прошло 145 лет. 18 августа 1970 года появился второй номер моей подпольной газеты.

Не прошло и 37 лет. Я составляю газету «Литературный Долгопрудный». История продолжается.

Ну а вы не замечали:

у реки ли, у пруда

растворяет все печали

и уносит прочь вода?

Это спрашивает долгопрудненский поэт Борис Васильевич Попов (1921–2004), который, работая в районной газете, называвшейся поочередно «Голос стахановца», «Знамя коммунизма» и «За коммунизм» и одно время размещавшейся в виноградовском усадебном доме возле Долгих прудов, вёл первый городской литературный кружок, организованный при газетной редакции в 50-е годы 20-го столетия.

В 1941 году война прервала учебные занятия Бориса Попова на историческом факультете Института философии, литературы и истории.

«ИФЛИ, в котором я учился, оставил глубокий след в памяти всех его питомцев. И дело здесь не только в высоком качестве лекций, читавшихся такими корифеями гуманитарных наук, как Д.Н. Ушаков и Ю.М. Соколов, Готье и Косминский, Гудзий и Благой. Светлой и доброжелательной была атмосфера, которой мы дышали в аудиториях и общежитиях», - отметил Сергей Сергеевич Наровчатов (1919 - 1981), поэт и фронтовик, в автобиографической заметке.

Бориса Попова в действующую армию не взяли из-за крайней слабости зрения. В 1943-1945 годах он занимался в Литературном институте имени А.М. Горького в семинарах популярных тогда поэтов Николая Николаевича Асеева (1889-1963) и Ильи Львовича Сельвинского (1899-1968). Со свойственными ему непосредственностью и душевной прямотой он однажды упрекнул Фёдора Гладкова, в те годы примерного и хвалимого прозаика, автора идеологически правильного романа о труде, названного весьма глубокомысленно и довольно оригинально «Цемент», и ректора Литинститута: «Как же вы могли поставить у себя в кабинете бюст Маяковского? Он же при жизни вас терпеть не мог!». И, конечно, Попова незамедлительно выгнали из исключительно престижного учебного заведения. Но никакому начальнику не под силу выгнать поэта из истории литературы.

В середине 20-го века вездесущие туристы по всему Советскому Союзу распевали под гитарный перезвон лирическое стихотворение Бориса Попова:

День проходит без следа -

Кап-кап.

Ночь проходит. Не беда -

Кап-кап.

Между пальцами года

Просочились - вот беда.

Между пальцами года -

Кап-кап.

Это стихотворение стало настоящей народной песней потому, что никто не знал ни имени, ни фамилии её автора. Какие простые и понятные строки! Недаром, видно, говорится: где просто, там ангелов до ста, а где мудрено, там - ни одного. Позднее эта песня прозвучала по Центральному телевидению - тоже как безымянная.

И вот я сегодня вспоминаю негромкую песню и пью смородиновый кисель из белой фаянсовой кружки, на которой красуется герб нашего города, созданный в 1982 году долгопрудненскими художниками Игорем Губановым и Валерием Петровым. И смотрю на изображённые на глянцевой поверхности загадочную тень дирижабля, символизирующую нынешнее научно-производственное предприятие, бывший машиностроительный завод, который начинался с дирижаблестроения; на большую шестерню, которая намекает на судоремонтный завод и камнеобрабатывающий комбинат; на хрупкую колбу, говорящую о предприятии тонкого органического синтеза и Научно-исследовательском институте органических полупродуктов и красителей, и на раскрытую книгу, напоминающую о Физико-техническом институте и авиационном техникуме.

С 2003-го года по долгопрудненскому флагу на символичной неостановимой волне плывёт умный и верный белый лебедь.

Ну что же, Долгопрудный растёт и мужает. И его настоящее незаметно становится прошлым.

История продолжается.

© Мартынов С.А. 2000-2024 Энциклопедия Долгопрудного ®