Гостеприимная усадьба
Далекое и близкое. В.А. Пешехонов, 2010 г.
Проживая в московском доме и в собственном селе, для ведения домашнего хозяйства Глебов взял экономку-немку, вдову чиновника Дарью Николаевну Франц, у которой была малолетняя дочь Лиза. Впоследствии он женился на Дарье Николаевне, а свою падчерицу в 1784 году выдал замуж за суворовского воина, подполковника Ивана Ивановича Бенкендорфа.
Дарья Николаевна умерла в 1790 году. Александр Иванович, генерал-аншеф и кавалер орденов Александра Невского и святой Анны, пережил её на шесть дней. Оба они похоронены перед алтарём виноградовской церкви.
Наследницей А.И. Глебова стала его падчерица Елизавета Ивановна Бенкендорф. Её муж, Иван Иванович Бенкендорф, подполковник Нарвского пехотного полка принадлежал к старинной дворянской фамилии. Родоначальником Бенкендорфов был выходец из Бранденбурга, который в 16 веке поселился в Лифляндии и в Риге стал королевским военным комиссаром. Иван Иванович, воистину и глубоко религиозный человек, нежно любил детей, а заботу по управлению домом и имениями приняла на себя его жена, хотя, если верить информации, распространённой в журнале «Здоровье», женщины на 15 процентов медленнее мужчин. Супруги жили хорошо и хлебосольно, в Виноградове - летом, а в Москве - зимой. О широком круге общения Бенкендорфов говорит сохранившийся список знакомых 1806-го года. В нём перечислены 77 фамилий, из которых нет ни одной, которая бы не была известна в Москве и не принадлежала бы к высшему обществу: Акуловы, Алмазовы, Анненковы, Балашёв, Бахметев, А.А. Беклешов, Бутлер, Валуев, Веневитиновы, Вырубовы, Высоцкие, князь А.И. Вяземский, князь Н.С. Вяземский, Гессе, князь Голицын, Данилов, Дмитриев, княгиня А.А. Долгорукая, князь А.Н. Долгорукий, Дьяков, граф Ефимовский, Евреинова, Зыбины, Загряжский, Ивашкин, графы Каменские, Карамзины, князья Касаткины, Кноринг, Княжевы, Корсаковы, Крюковы, Култашев, княгиня Куракина, Левашёвы, Лунины, Львовы, Михневы, Молчановы, Мордвиновы, Мухановы, Несвижский, Новосильцовы, князья Оболенские, Обольяниновы, А.И. Обрезков, Орлов, Пален, Панов, И.А. Пименов, Полторацкие, Протасова, Ржевская, Рынкевич, Сабуровы, Свиньины, князь Сибирский, Смирные, Спичинская, Таркловский, Татищевы, Топильские, князь Трубецкой, князь Тюфякин, Фаминцыны, Хераскова, князь Хановский, Черепов, Чертков, князь Б. Г. Шаховской, князь Щербаков, князь Юсупов…
В 1807 году Гаврила Романович Державин написал о полдневной трапезе у себя в имении, но примерно так же, надо полагать, угощали гостей и Бенкендорфы:
Багряна ветчина, зелёны щи с желтком,
Румяно-жёлт пирог, сыр белый, раки красны,
Что смоль, янтарь – икра, и с голубым пером
Там щука пёстрая – прекрасны!
Прекрасны потому, что взор манят мой, вкус;
Но не обилием иль чуждых стран приправой:
А что опрятно всё и представляет Русь,
Припас домашний, свежий, здравой.
Когда же мы донских и крымских кубки вин,
И липца, воронка и чернопенна пива
Запустим несколько в румяный лоб хмелин, -
Беседа за сластьми шутлива.
Гаврила Романович сам объяснял иносказания, тёмные места и «двусмысленные речения», которые встречаются в его стихотворениях: «Липец – мёд, наподобие вина приуготовленный, жёлтого цвета, а воронок – тоже мёд, но чёрный, с воском варенный, - напитки, которые бывают очень пьяны, особливо последний, так что у человека при всей памяти и рассудке отнимутся руки и ноги; пиво чёрное кабацкое тоже весьма крепкое».
Наверно, Иван Иванович согласился бы со словами Льва Николаевича Толстого, записанными, конечно, гораздо позже: «Бойтесь не только общества, вредного для души, и избегайте его, но дорожите общением добрым и ищите его».
Знаменитый баснописец Иван Андреевич Крылов тоже посещал виноградовскую усадьбу. Он поначалу перевёл басни француза Лафонтена «Дуб и трость» и «Разборчивая невеста» и показал их известному и авторитетному писателю Ивану Ивановичу Дмитриеву (1760-1837), которому они понравились. «Это ваш род, вы нашли его», - разгадал он истинное призвание Крылова и отправил басни в журнал «Московский зритель», где они были опубликованы в 1806 году под общим заголовком «Две басни для С. БНКНДРФВОЙ», то есть эти произведения были посвящены Софье Бенкендорф, дочери хозяйки виноградовского имения.
До нас дошли письма И.А. Крылова, написанные из Москвы. В послании к Елизавете Ивановне 26-го ноября 1795-го года Крылов откровенно признается: «Говорят, что Аристотель был едва не проклят всем афинским собором за то, что он женщине приносил приличные Церере жертвоприношения. Я не язычник, но если бы изобразил всё почтение, которое к Вам чувствую, то попал бы я под один приговор с Аристотелем и всему бы этому виною были Ваши привлекательные, Ваши любезные качества, которые всякого, кто Вас узнает, вводят точно в опасность сделаться идолопоклонником». В другом письме к Софье Бенкендорф он писал: «Я никогда не ходил в Дельфы и не молился крылатым Аммоновым мальчикам. Но Вам, маленький голубоокий ангел, несравненная Софья Ивановна, кланяюсь точно так, как этим крылатым мальчикам кланялись греки. Я знаю, что Вы не поймёте меня, но для меня лестно, что Вам перескажут, что кланяюсь Вам, как ангелу».
И.А. Крылов упоминает богатый, древнегреческий, ремесленный и торговый город Дельфы, где находился знаменитый Дельфийский храм, на стене которого было выведено изречение афинского мудреца Сократа (469–399 до н.э.): «Познай самого себя». Древнеегипетский бог солнца Амон-Ра назывался в Древней Греции Аммоном и отождествлялся с могучим Зевсом, отцом и повелителем богов и людей. В Древнем Египте Аммона изображали как человека с бараньей головой, а древние греки представляли его как уверенного мужа, напоминающего Зевса, но с бараньими рогами.
Софья Ивановна сама с ранней молодости сочиняла небольшие рассказы, которые в 1808 году были опубликованы в ежемесячных изданиях «Русский вестник» и «Друг юношества». В повествовании, которое названо «Переписка двух сестриц в сентябре», описывается родовое имение: «Я так хочу теперь представить все удовольствия, которыми наслаждаемся в Виноградове среди умирающей природы. Восемнадцатого числа, в мои именины, нам было очень весело... В вечеру того дня мы, играли комедию. На сём простеньком театре первое действующее лицо была любовь наша к бесценным родителям моим за их попечение об нас. Потом, при громе пушек сожжён фейерверк, изображавшийся в покойном пруде нашем».
Именно в Виноградове Крылов познакомился с историографом и прозаиком Николаем Михайловичем Карамзиным, автором исторического труда «История государства Российского». В гостеприимную усадьбу неоднократно наведывался Гаврила Романович Державин. Исследователь его творческого наследия, выдающийся литературовед Яков Карлович Грот (1812-1893) так определил место Державина в нашей литературе: «По силе и самобытности таланта он был, конечно, первым русским поэтом 18-го столетия».
Но, наверно, не нужно сравнивать людей, выделяя одного за счёт умаления второго, как нелепо, к примеру, сравнивать медведя и лису, утверждая, что медведь выше и значительнее лисы или, наоборот, лиса тоньше и совершеннее медведя. Каждое живое существо, включая зверя, слесаря и художника, ценно само по себе, а не по сравнению с другими.
«Я – поэт. Этим и интересен», - заявил гордый Владимир Владимирович Маяковский (1893–1930), который наиболее самобытно и ярко проявил себя как язвительный сатирик, а не как одиозный, пролетарский одослагатель. Видимо, не случайно на закате жизни и творческого труда поэт вернулся к обличительному жанру. «Пишу поэму «Плохо», - написал он в автобиографии в 1928 году, за два года до самоубийства. К сожалению, до сей поры не найдено ни строки из начатого произведения, видимо, кем-то далеко запрятанного или уничтоженного.
И снова вспоминается высказывание Гёте: «Нет ничего ужаснее силы воображения без вкуса».
Софья Ивановна Бенкендорф вышла замуж за Д.А. Хрущёва и скончалась, не дожив и до тридцати лет. Её прах погребли перед алтарем Владимирской церкви. На гранитном памятнике выведено: «Софья Ивановна Хрущева, урождённая Бенкендорф. Родилась 1796 года, июля 17 дня. Кончила жизнь 1825, 23 декабря».
В 1799 году производится ремонт деревянного усадебного дома. Читая счёт постройки «виноградовских хором», мы узнаём, что «маляру за окрашивание снаружи всех хором из его материалов» уплачено 135 рублей. Рассудительная, бережливая и по-немецки практичная и щепетильная хозяйка, конечно, не наняла бы ни забубённого бродячего алкаша, ни умеренно, но ежедневно пьющего халтурщика. Однако, чтобы современному цивилизованному строителю, и не ему одному, были понятнее реальные размеры трудового вознаграждения, напомню, что в те невообразимые времена полное ведро экологически безупречной водки стоило 10 (десять) рублей.
Кроме самого дома, были выстроены «Мыльня» и «Корабль». Последний, очевидно, для катания по Долгому пруду.
До нас дошла подробная роспись ещё одного счёта - «щёта на 1812 год известного и непременного годового расходу». Этот «щёт» характеризует Елизавету Ивановну как добрую и сердечную женщину, не забывавшую людей, стоявших на неизбежной общественной лестнице намного ниже неё. Крепостным выдавалось жалованье общей суммой 977 рублей. Женщинам на платье было выдано 102 рубля, хотя в Виноградове работала своя, для домашних потребностей, суконная фабрика.
Если виноградовские дамы-крестьянки по извечной традиции обращали первоочередное внимание на модные и удобные предметы женского туалета, то их верные и бдительные мужья, особенно после вероломного вторжения на российскую территорию регулярной французской армии, наверно, уже подумывали о необходимой самообороне. Так вот, они могли приобрести в ещё не взятой врагами Москве острые сабли или шпаги по шесть рублей каждая, пару пистолетов тульского завода за семь рублей или добротные и надёжные ружья, которые стоили от одиннадцати до пятнадцати рублей. Ну, а дешёвые бракованные карабины с помятыми и погнутыми стволами продавались тогда по двушнику.
Настоящие мужчины, конечно, обязаны постоять за себя и за близких. Александр Сергеевич Пушкин удивлялся, в мирные дни отправляя письмо своему старшему брату в нашу северную столицу, не оккупированную ни солдатами, ни матросами, ни бандитами, ни террористами: «Как можно ездить без оружия! Это и в Азии не делается».
Во время войны 1812-го года Елизавета Ивановна поставила земскому ополчению 14 человек-воинов из Виноградова с деревнями. Правило набора московской военной силы гласило: «Лета от 20 до 45, не затрудняясь, если несколько старее или моложе, имея лишь в виду силу телесную. При отдаче тех людей, кои с пиками, объявлять, что они после вооружены будут ружьями». Вскоре Елизавета Ивановна вместе с семьёй в целях безопасности выехала в Тамбов.
Московское ополчение было самым большим, оно насчитывало более 30 тысяч воинов и состояло из одиннадцати полков, из них восемь участвовали в бое на Бородинском поле.
Наполеону нужны были продовольствие и фураж. Французы голодали: на собственной кухне короля Неаполитанского были найдены ободранные кошки и отвар из лошадиного мяса. Генерал-фельдмаршал Михаил Илларионович Кутузов писал: «Неприятель теряет великое число людей. Его солдаты, офицеры и даже генералы принуждены питаться лошадиным мясом. Меня уверяли, что вчера видели двух таких несчастных, которые жарили члены своего товарища. Это приводит в содрогание». Крестьяне, вооружённые вилами и пиками, изгоняли врага со своей земли. И в сентябре по приказу Наполеона вице-король Евгений и маршал Ней начали продвигать войска к востоку и северу от Москвы. Французы двигались по Петербургской, Дмитровской и Ярославской дорогам. По Дмитровской дороге наступала дивизия Дельзоне, которая насчитывала три тысячи пехоты, три полка кавалерии и шесть орудий. В начале октября противник добрался до города Дмитрова, но не успел захватить продовольственные склады, потому что испугался и отступил, опасаясь ответного удара.
В приказе Кутузова говорится: «Настают зима, вьюги и морозы, но вам ли бояться их, дети севера? Железная грудь ваша не страшится ни суровости непогод, ни злости врагов: она есть надежная стена Отечества, о которую всё сокрушается. Вы будете уметь переносить и кратковременные недостатки, если они случатся. Добрые солдаты отличаются твёрдостью и терпением; старые служивые дадут пример молодым. Пусть всякий помнит Суворова: он научал сносить и голод, и холод, когда дело шло о победе и о славе русского народа. Идём вперёд! С нами Бог! Перед нами разбитый неприятель! Да будут за нами тишина и спокойствие!»
Только в декабре, когда французская «великая армия» прекратила существование, впервые с августа 1812-го года, со дня прибытия в армию, Кутузов позволил себе расслабиться и снять одежду: «Я в первый раз постлал постель, и стал раздеваться, чего не делал во весь поход».
Между тем, селения, расположенные вдоль Дмитровской дороги, были разграблены и разорены. Ущерб, нанесённый селу Виноградову, оценивался в 85 тысяч рублей. Виноградовский управляющий Аким Павлов рисовал Елизавете Ивановне Бенкендорф удручающую картину дикого разгрома, который учинили французские войска, заражённые авантюрным духом надменного и самоуверенного Наполеона, хваставшегося и подбадривавшего себя: «Сначала надо ввязаться в серьёзный бой, а там уже видно будет». Вот отрывок из письма Павлова, отправленного 29-го ноября 1812-го года: «Из храма Божия неприятелем ризница, почти половина, расхищена, а утварь вся переломана... В церкви же, и даже в алтаре, лошадей ставили и огонь раскладывали, отчего в том месте и штукатурка обвалилась.
В господском доме, в шкафах, которые все были заперты и запечатаны, а что в них имелось, мне неизвестно, неприятелем всё из оных похищено; с мебели все материи оборваны, и некоторая мебель переломана, и в разных местах и лагерях, по растаскании, на огнях сожжены.
В оранжереях с дерев всякие фрукты и в огородах овощь весь, без остатку, неприятелем поеден, так что ни одного корня и ни листа капусты не осталось.
Из скотного двора господской скотины и овец половинная часть, бывшая в Виноградове, и разная птица, вся неприятелем съедена и угната. Французы безвыходно имели пребывание в больших силах и стояли не только во всём господском доме и деревнях, но даже на лугу построились большими лагерями и беспрестанно всех тревожили и грабили».
Из длинного реестра разграбленного имущества, который вскоре был составлен, выпишем только два пункта:
«В господском доме Виноградова - часы столовые английские с курантами в корпусе чёрного дерева, с бронзой - 200 рублей; скрипка мастера Страдуара, с смычком, красного дерева - 550 рублей».
Врагам не досталась лишь утопленная в усадебном колодце кухонная медная посуда.
В 19 веке в Виноградове, в доме Ивана Ивановича Бенкендорфа гостили баснописец И.А. Крылов, историограф и поэт Н.М. Карамзин и поэт и государственный деятель Г.Р. Державин. Радушный и хлебосольный Иван Иванович угощал и своего племянника, небезызвестного Александра Христофоровича Бенкендорфа, масона и шефа жандармов, по указанию царя организовавшего надзор за А.С. Пушкиным, но вместе с тем и умелого, дисциплинированного высокопоставленного чиновника, убеждённого патриота и участника Отечественной войны 1812-го года.
Иван Иванович Бенкендорф (1763-1841) и Елизавета Ивановна (1763-1842) прожили долгую жизнь и отметили золотую свадьбу. Они погребены в Виноградове в ногах любимой дочери Софьи.
В 1885 году московский купец М.Я. Бучумов купил виноградовскую землю и построил дачи, которые стал выгодно сдавать в аренду.
11-го октября 1905-го года местные крестьяне, взбудораженные бурными событиями буржуазно-демократической революции, сожгли купеческое имение.
Летом 1910-го года библиограф и литературовед Владимир Каллаш на чердаке одной дачи нашёл архив Бенкендорфов - документы и письма. Бумаг оказалось не один пуд. Каллаш увёз часть архива в Москву. Другой частью воспользовался Адольф Матвеевич Штекер, знакомый новой владелицы имения (с 1911 года), Эммы Максимовны Банзы, и на документальной основе написал историю села Виноградова, которую издал отдельной книгой в 1912 году. Однако куда-то запропали письма Александра Христофоровича Бенкендорфа (1783-1844), хотя родственники утверждали, что они видели и читали послания жандармского командира.
Не затерялось и дошло до нас письмо Александра Сергеевича Пушкина, в котором он на изысканном и правильном французском языке рассказывает А.Х. Бенкендорфу о своём заветном желании: «Явившись к вашему превосходительству и не имев счастия застать вас дома, принимаю смелость, согласно вашему позволению, обратиться к вам с моею просьбою. Пока я не женат и не занят службою, я бы желал отправиться путешествовать во Францию или в Италию; в случае же, если на это не будет согласия, я бы просил милостивого дозволения посетить Китай вместе с миссией, которая туда едет». Но, как известно, поэту не разрешили выехать за границу.
С 1911-го по 1917 год виноградовское имение принадлежало Эмме Максимовне Банзе, вдове коммерческого советника, проживавшей в Москве по адресу: улица Воронцово поле, дом 3.
В 1910-е годы усадьбу реконструировали предположительно по проекту архитектора И. В. Жолтовского: построили въездные ворота, мост и утраченные ныне кордегардии - помещения для военного караула. В состав доходного хозяйственного комплекса, помимо конного и скотного дворов, вошёл даже клуб-кинематограф, который, посещали наёмные рабочие, - одноэтажное кирпичное здание с кинобудкой, сценой и зрительным залом на 40 мест. Высокие фронтоны двухэтажного дома Банзы украсили безмятежные ангелы и щедрые рога изобилия, переполненные цветами и плодами, и выведенная торжественными римскими цифрами радостная дата постройки этого здания, немного искажённая, но хорошо видимая ныне - СММХП, что в переводе на более привычные для нас арабские цифры значит: 1912. В те дни в Виноградове было 32 двора и земское училище.
Рудольф Васильевич Герман, сын Э.М. Банзы, «русский немец», упоминается в памятливой справочной книге «Вся Москва» за 1915 год. Он был директором страхового общества «Якорь», выборным Московского Биржевого общества, членом правления Товарищества металлических заводов Кольчугина, Общества белорецких железоделательных заводов и членом Московского филармонического общества, Константиновского охотничьего кружка, Московского общества любителей охоты и Евангелического лютеранского миссионерского Общества.
В 1912 году на месте сгоревшего одноэтажного бенкендорфовского дома Р.В. Герман возвёл новый двухэтажный особняк, эклектически соединяющий самые разные стилевые элементы: и полуколонны, симметрично поставленные относительно лоджии; и бельведер-башню с куполом и часами, отделанную серым и розовым мрамором; и диковинные окна-люки второго этажа.
Внутренняя отделка здания характерна для своего времени: дубовые стенные панели, паркетные полы разнообразного рисунка, двойные филёнчатые и остеклённые двери, белые кафельные печи и камины с деревянной и мраморной облицовкой, в уютном холле - шаровая люстра и резной письменный стол.
В 1914 году недалеко от Виноградова была открыта железнодорожная остановка, получившая название «Долгопрудная».
После неожиданного социального переворота 1917-го года неуёмные активисты из дальних деревень, задумав разделаться с ненавистными буржуями, пришли в имение с нешуточными угрозами.
«Человек, которого не интересуют судьбы других людей, испытывает огромные трудности в жизни и причиняет большой вред окружающим», - заметил австрийский учёный Альфред Адлер (1870-1937), исследователь индивидуальной психологии и автор известного психоаналитического термина «комплекс неполноценности».
Но местные крестьяне, которых Э.М. Банза обеспечивала работой и выручала в нелёгкие минуты, не допустили расправы. Правда, хозяйка Виноградова всё же уехала от греха подальше, а вскоре навсегда покинула Советскую Россию.
«Бунт и революция мне никогда не нравились, это правда», - признавался Александр Сергеевич Пушкин.
Одно время в усадебном доме жил, как на собственной даче, Лев Давыдович Троцкий (Бронштейн) (1879-1940), по меткому и едкому определению Владимира Ильича Ленина, «политическая проститутка», поначалу один из революционных лидеров, а после прямой организатор уничтожения русского крестьянства и казачества, впоследствии выдворенный из России и убитый в Мексике по заданию Иосифа Виссарионовича Сталина.
Ну что же, не нами сказано: «чёрного кобеля не вымоешь добела».
Или suum cuique [сyум куuквэ] – «каждому своё», как говорили древние римляне.
Именно «Иудушка» Троцкий открыл вульгарно-социологической критике посмертную «охоту» на Сергея Александровича Есенина (1895-1925), когда в январе 1926-го года в официальной, всё, всем и всегда разъясняющей и указующей газете «Правда» опубликовал одиозную и злобную статью, заявляя в ней с убийственной откровенностью и цинизмом: «Есенин не поэт революции... Погиб потому, что был несроден революции...» После такого авторитетного обвинения в неблагонадёжности стихотворения Есенина долго-долго не переиздавали, несмотря на то, что русские люди распевали не бодрые и пламенные партийные речи, а печальное и запрещённое есенинское:
Ты меня не любишь, не жалеешь,
Разве я немного не красив?
Не смотря в лицо, от страсти млеешь,
Мне на плечи руки опустив.
Молодая, с чувственным оскалом,
Я с тобой не нежен и не груб.
Расскажи мне, скольких ты ласкала?
Сколько рук ты помнишь? Сколько губ?
Знаю я – они прошли, как тени,
Не коснувшись твоего огня.
Многим ты садилась на колени,
А теперь сидишь вот у меня.
В 1999 году московские журналы «Новый мир» и «Новое литературное обозрение» опубликовали посланные Сталиным Максиму Горькому в 1929 году записки о культурной политике. Из них видно, что Иосиф Виссарионович, навязчиво советуя «оперировать в художественной литературе понятиями классового порядка», лично изобрёл иезуитскую литературно-политическую терминологию, на коварных оборотах которой впоследствии, вплоть до новейшего исторического периода, строились абсурдные обвинительные заключения: антисоветский поэт, антиреволюционная пьеса...
Истинно образованные и эстетически просвещённые люди судят о художественном произведении по тем законам, «по которым творил или должен был творить сам художник», как выразился английский поэт, философ и теоретик искусства Сэмюэль Тэйлор Кольридж (1772-1834).
Настоящее искусство не может быть ни коммунистическим, ни капиталистическим. Искусство - не зеркало, потому что зеркало служит людским желаниям и потребностям, а искусство требует, чтобы художники служили ему.
Искусство выше жизни настолько, насколько идеал выше бытия.
После Октябрьской революции начались невиданные гонения на церковных деятелей. «Примерные оценочные цифры первой волны гонений были: общее число репрессий – 11000 человек, из них 9000 расстрелов. При этом на 1918 год приходится 3000 расстрелов и 1500 других видов репрессий духовенства, на 1919 – 1000 расстрелов и 800 репрессированных» («Следственное дело Патриарха Тихона». Памятники исторической мысли. М., 2000).
Проводилась кампания по вскрытию и разоблачению святых мощей. В 1919 году Патриарх Тихон написал письмо В.И. Ленину. «До моего сведения доведено, что в Сергиевом Посаде в заседании Районного Совдепа в минувший понедельник 31-го марта состоялось постановление о вскрытии мощей Преподобного Сергия… По долгу пастырского служения заявляю Вам, что всякое оскорбление религиозного чувства народа вызывает в нём естественную скорбь и справедливое негодование и может волновать его даже в несравненно большей степени, чем вся другия невзгоды жизни, а нас обязывает стать на защиту поругаемой святыни и отечески вещать народу: «Должно повиноваться больше Богу, нежели человекам».
Но обращение не помогло.
Святые мощи Сергия Радонежского, положенные в раку 5 июля 1422 годв, 11 апреля 1919 года были вскрыты в Троице-Сергиевой Лавре.
Патриарх Тихон решает изъять и сохранить честную главу Преподобного Сергия и просит священника Павла Флоренского (1882-1937) и графа Юрия Александровича Олсуфьева (1879-1938) выполнить эту миссию и хранить обет молчания.
Главу Сергия Радонежского тайно изъяли в конце марта 1920 года, положив на её место череп одного из князей Трубецких. Павел Флоренский рассказывал: «Вдруг моё внимание привлёк свежий воздух и особенно приятный запах – отдалённое подобие той свежести воздуха, когда пахнет весной. А была зима. Ни о какой весне и даже оттепели и помину не было. Поэтому стал я определять, что же это за запах и откуда он. Пахнет весной: по ассоциации я сопоставил запах тополей после грозы; но тополей вблизи не было, да и опять же зима. И вот, наконец, я доискался: то пахли мои губы, которыми я только что прикасался к мощам».
Главу Сергия Радонежского принесли в дом Ю.А. Олсуфьева, где она хранилась до марта 1928 года.
Неожиданно политическая обстановка изменилась, и в местной печати появились материалы о «гнезде черносотенцев в Сергиевом Посаде». Начались аресты. Олсуфьевы закопали главу у себя в саду и уехали в новый дом под Люберцами.
Вскоре глава была выкопана. Её привёз Олсуфьеву архиепископ Сергий (Голубцов). Он рассказывал об этом: «Главу я переносил в хозяйственной закрытой сумке, чтобы не было подозрений, а сверху прикрыл газетой, как будто в сумке кочан капусты. Когда пришёл на станцию, рассветало и поезда на Москву ещё не ходили. Я шёл пешком до Абрамцева или Хотькова и там уже сел на поезд. И в поезде шёл по вагонам или стоял, чтобы не садиться».
В 1941 году, в начале Великой Отечественной войны, Павел Александрович Голубцов, уходя на фронт, передал главу Сергия Радонежского схиархимандриту Илариону (1863-1951), в миру Иоакиму Удодову, который был настоятелем храма Владимирской иконы Богоматери в Виноградове и здесь же похоронен, возле храмовой стены. В годы Великой Отечественной войны великая русская святыня хранилась в алтаре под престолом.
Весной 1946 года главу Преподобного Сергия вернули в Троице-Сергиеву Лавру. «Собор полон, у правой стены много света, это у раки со святыми мощами на подсвечниках горят свечи. Перед мощами Преподобного Сергия стоит сгорбленный старец – отец Иларион. Но неожиданно в самый праздник Светлого Христова Воскресения, после вечерни, отец Иларион уехал, не оставшись на праздничный вечерний чай у наместника. Таким образом, его приезд имел особое значение. По всей вероятности ему было поручено Патриархом Алексием I вернуть главу Преподобного Сергия к его мощам» («Журнал Московской Патриархии», № 4, 2001, игумен Андроник, «Судьба главы Преподобного Сергия»).
В конце 60-х годов 20-го века, проезжая на электричке от Лобни к Савёловскому вокзалу, нетрезвый и влюблённый герой ироничной автобиографической поэмы в прозе Венедикта Васильевича Ерофеева (1938-1990) «Москва-Петушки» воскликнул: «О, беззаботность! О, птицы небесные, не собирающие в житницы! О, краше Соломона одетые полевые лилии? Они выпили всю «Свежесть» от станции «Долгопрудная» до международного аэропорта «Шереметьево»! И объяснил возможному непонятливому читателю: «Каждый по-своему убивал свой досуг, ведь всё-таки у каждого своя мечта и свой темперамент; один - вермут пил, другой, кто попроще - одеколон «Свежесть».
