Глава 8
Отдать корабль в воздух! В.П. Бороздин, 1979г.
Двери квартир в этот день беспрерывно распахивались. 6 февраля - выходной, и все дома. Но у себя никому не сидится. Ведь в этом доме живут только дирижаблисты - волнения здесь одни на всех, и судьбы здесь так тесно переплелись, что каждый понимает другого без слов.
Вчера проводили в полет В-6. Ни один корабль не улетал еще в такую ожесточенную погоду. Но никогда еще и не было у них такого неотложного полета. Все скрывали тревогу, прятали и от себя и от других. Женщины брались за домашние дела - их ведь всегда много, - старались только о них и думать.
Вернулась с дежурства Аня Чернова, радист их порта. Радостная, еще поднимаясь по лестнице, крикнула всем, кто там был:
- Полет идет хорошо. Прошли Петрозаводск. Погода наладилась. Я с Васей говорила. Всем привет!
И застучала ботиками к себе наверх.
- У Коли все в порядке! - крикнул сестрам Сашка Гудованцев и, перескакивая через две ступеньки, умчался на улицу.
Следом на площадку выскочила Нюся. Глянула по сторонам - подружек нет, кому бы рассказать хорошую новость. И, запахнув пальтишко, мурлыча Колину любимую «Ноченьку», тоже побежала вниз.
Вчера так же стояла она здесь, прислонившись к двери, когда Коля уходил, и смотрела ему вслед, ждала, когда на повороте лестницы он махнет ей на прощание. А в квартире патефон протяжно и грустно играл: «...Ах ты, ноченька, ночка темная!..» Коля попросил ее поставить эту пластинку, пока он собирается в дорогу. И она запустила ее - один раз, а потом во второй и в третий... А когда внизу, в парадном, за Колей захлопнулась дверь, она побежала в комнату и, взобравшись на окно, открыла форточку, чтобы Коле слышно было, когда он будет проходить мимо...
Из квартиры напротив, вытирая мокрые руки, выглянула Шура Панькова.
- Ой, слава богу, а то места себе не находила!
У Шуры день сегодня особенный, у них с Ваней сегодня праздник, даже двойной. Но сейчас она не хочет об этом думать. Вот вернется Ваня, тогда уж...
А пока дала дочурке тряпочку - помогай, будь при деле. А сама на кухню.
Во всей квартире сейчас пусто, кроме них с Люсей, никого нет. Давид Градус и Миша Никитин там же, на В-6. Валя Градус уехала с Ниночкой в Ленинград, к родным, она еще и не знает об этом полете. Аня Никитина, несмотря на выходной, уехала в Москву, на работу, вернется поздно. Она всегда поздно приезжает, Миша горюет: совсем не видимся. И мечтает:
- Летом, в отпуск, увезу тебя в Гагры!..
Долго Шуре вдвоем с дочуркой быть не пришлось. В наброшенном на плечи пальто, принеся с собой морозный дух и снег на валенках, прибежала сестра Маруся, жена Володи Устиновича.
- Не могу дома одна, - поеживаясь, сказала она.
У Маруси с Володей, можно сказать, еще не прошел «медовый месяц», они на ноябрьские праздники поженились. Тогда тут сразу две свадьбы играли: Маруси с Володей и Миши Никитина с Аней. Веселого шума было - на всех этажах, до самого верха!
- Это что за послание?
Маруся подняла упавший на пол листок бумаги.
Шура расхохоталась:
- Ваня написал, прочитай-ка!
- «Шуруп, вернусь, керосинку отмою. Ты не трогай».
- Это он утром молоко поставил, - объяснила Шура, - а сам стал бриться. И не углядел. Как же, буду я дожидаться!
Она уже терла толченым кирпичом закоптелые, в накипи бока керосинки. «Как ему жалко всегда бывает упущенного времени, - думала Шура, - видно, это потому, что ему самому времени всегда так не хватает!»
Она вспомнила, как однажды, застав ее за штопкой огромной груды чулок, он покачал головой, а потом сказал:
- Эти часы из твоей жизни... Их не вернешь. Мы имеем возможность чулки купить новые. Сгреб всю охапку - и в печку! (Они тогда еще в старом доме жили.)
Проводить Ивана в этот полет Шура не смогла. Не разрешил, как ни просила. Волновался за нее и за будущего сына. В том, что будет именно сын, оба уверены, только еще не решили, как назовут...
Она перебегала тогда от одного окна к другому, вслушивалась в свист ветра, стараясь уловить в нем гул моторов, высматривала ходовые огни поднявшегося корабля...
- Погода-то вон какая хорошая, гулять пойдем, - этажом выше говорила, заворачивая малышку в одеяло, Ксения Кондрашева. - Это вчера была метель, а сейчас и у них прояснилось. Не-ет, я за них спокойна. - Ксения приостановилась, глянула в подернутое инеем окно. - Ведь перед отлетом всю оболочку еще раз осмотрела, в эллинге на стремянках всю облазила, каждый шов, каждую связку проверила. Глупенькая, разве ты знаешь, что такое оболочка? Это ведь в корабле самое главное.
Ксения окинула взглядом комнату - ничего не забыла? Вдруг какой-то непроизвольной волной нахлынуло воспоминание: как они здесь поселились год назад. Они были так рады, что получили свою комнату! Пришли в нее в первый раз - втроем (Колин брат Жора тогда с ними жил). В комнате ничегошеньки нет, пусто. Коля кинул на пол кожаный реглан, уселись на него. А что дальше?
- Так и будем сидеть, сложа руки? - встрепенулся Коля. - Ну-ка, Жора, бери деньги, беги в магазин, будем новоселье справлять. И тут вдруг стук в дверь:
- Чего же на полу сидите? Вот вам табуретка, у меня лишняя.
И опять стук. Откуда-то стол появился. Потом топчан. Посуда самая разномастная... Когда Жора вернулся из магазина, стол уже накрывали по-настоящему. И все вокруг него.
Ксения вдруг встрепенулась:
- Нет-нет, нечего нам с тобой бояться, все у них будет хорошо! Коля нам обеим наказал, когда уходил: будьте всегда веселыми! И еще в дверях обернулся: - «Слышишь, Жучок, что бы ни случилось, всегда будь веселой!»
На улице зажмурилась от яркой белизны снега - за сутки его нанесло столько! По протоптанной глубокой тропке навстречу ей, смешно переваливаясь, катился пушистый меховой шарик. За красный шарфик, как за вожжи, придерживала этот «шарик» мама - Надя Лянгузова. Она нетерпеливо смотрела на Ксению.
- Все хорошо, не волнуйся, - поспешила успокоить ее Ксения, - они уже Петрозаводск прошли. Над женщинами было ясное, чуть прикрытое дымкой небо. Они молча смотрели на него. Пусть оно все время будет таким для В-6! До самой цели!..
...Вечером, будто сговорились, к Вере Деминой одна за другой стали приходить подруги: Женя Ховрина, Люда с мужем Сашей Ивановым, Катя Коняшина...
- Ой, девочки, как хорошо, что пришли! - обрадовалась Вера. - Так грустно одной было. Давайте чай пить. Люда, доставай чашки. И побежала на кухню ставить чайник. Потом бережно собрала со стола брошенные там блокноты, исписанные листочки, переложила на заваленный грудой ватмана, угольниками, линейками письменный стол.
- Сережа сказал: «Ничего не трогай, прилечу, доделывать буду».
Придвинули к столу стулья. Завесили газетой абажур, чтобы свет не падал на спящую Аллочку. Только голоса приглушить было трудно. Они непроизвольно то и дело вырывались громче, чем надо.
Тут собралась почти вся их летная девичья компания. (Саша не в счет). Ведь теперь они - первый в мире женский экипаж дирижабля. Вера - командир дирижабля В-1. Люда - пилот-штурвальный. Женя их бортмеханик. Не хватает сейчас только бортрадиста Ани Черновой.
Они уже летают самостоятельно, своим экипажем. В день 1 Мая участвовали в параде, в кильватерном строе дирижаблей проплыли над Красной площадью. А потом весь вечер низко летали над праздничной Москвой.
Сейчас всем им так хотелось бы быть на В-6! Очень уж трудно переживать со стороны. Как там сейчас? Ведь В-6 первым летит в Арктику в зимнее Время. Летавшие до него дирижабли «Норге», «Италия», «Граф Цеппелин» (((Экспедиция в Арктику на дирижабле «Граф Цеппелию» в 1931 году была совместной германо-советской научной экспедицией. Руководителем научной части экспедиции был советский ученый, полярный исследователь Р. Л. Самойлович. Кроме него, советскую группу представляли: известный аэролог, изобретатель первого в мире радиозонда профессор П. А. Молчанов, один из ведущих специалистов по дирижаблям инженер Ф. Ф. Ассберг и радист Э. Т. Кренкель. Стартовав в немецком городе Фридрихсгафене, «Граф Цеппелин» пролетел по маршруту: Земля Франца-Иосифа (делая остановку в бухте Тихой) - Северная Земля - мыс Челюскин - остров Диксон - Новая Земля и возвратился обратно в Германию.))) были в Арктике летом, когда там полярный день, все время светит солнце. В-6 полетел в полярную ночь, чтобы не опоздать.
У этих парней с В-6, своих товарищей, девушки учились мастерству вождения корабля, умению не теряться в непредвиденных обстоятельствах, а трудные ситуации у них бывают нередко, когда в доли секунды надо принять решение и действовать. Люда много летала пилотом-штурвальным у Гудованцева (теперь квалификационной комиссией присвоено ей звание помощника командира). Вера, до того как стать командиром, летала помощником командира у Демина. Хорошо было в небе с ним рядом, надежным, сильным и требовательным! Даст ей штурвал глубины, самый ответственный, и отойдет, будто не смотрит, справляйся! А сам весь начеку, готовый прийти на помощь. И ведет она легко, смело, сама не верит, что корабль ее слушается!
А в начале-то даже поступить в воздухоплавательную школу девушкам было не так-то просто.
- Благодари моего Колю, что тебя приняли, - рассмеялась Катя. - Они с Мишей Никитиным тогда в приемной комиссии сидели.
Как Вере хотелось летать! Это было первое в ее жизни самостоятельное решение. Вполне серьезное. А ей не поверили, уж слишком зелена была. Сказали: подрасти сначала. Она, конечно, в слезы, хоть и старалась изо всех сил сдержаться. Коняшин и Никитин увидели в ней что-то такое решительное, что сердца их дрогнули. И она была принята, правда, условно, вольнослушательницей.
На занятия она прибегала раньше всех. Любое задание выполняла так, как будто оно и есть самое важное. Любой наряд: промывать ли в керосине заржавевшие коробки от приборов, картошку ли на кухне чистить - пожалуйста! Только бы не выгнали!
А первый полет на аэростате!
- Вер, ты помнишь его?
- Еще бы!..
Надо же - первый полет - и почти катастрофа! Не всякая стала бы после этого снова летать.
Они стартовали тогда в Останкине. В корзине два парня и Вера. Когда сбросили часть балласта, земля сразу ушла вниз, Москва вдруг показала свои крыши, качнулась там, уже далеко... И все. Дальше они услышали странный свист и треск рвущегося перкаля. Аппендикс - тот самый, что придумал на их беду Шарль - оказался завязанным (а должно ему было быть развязанным), и образовавшееся на высоте сверхдавление в шаре разорвало оболочку. Спасло только то, что нижняя часть лопнувшей оболочки мгновенно втянулась внутрь, образовав вместе с верхней частью купол, как бы парашют. Они быстро выбросили за борт тяжелые мешки с балластом, приборы, все, что можно было...
-Все же удар о землю был основательный. Не сразу пришли в себя. Но ни ног, ни рук никто не поломал, а синяки да шишки не в счет. Упали посреди площади, где трамвай делает кольцо, чуть не на головы прохожих. Тотчас же к ним подбежал возмущенный нарушением порядка милиционер. Тяжело переводя дух, сердито сказал: - Надо знать, где садиться! Нарушаете...
Но, увидев смущенные, расстроенные лица, разорванную оболочку, сразу подтянулся, отдал честь:
- Прошу прощения.
И обернулся к сбежавшимся людям:
- Граждане, граждане, расходитесь. Ну, чего не видели? Обыкновенный воздушный шар.
- Мы тогда решили: «Ну все, больше Верка в корзину не полезет», - потягивая из блюдечка чай, забасил Саша.
- Да нет, - засмеялась Вера, - все произошло так быстро, я даже испугаться не успела. А потом мы зачинили, заштопали оболочку и через неделю продержались в воздухе уже восемнадцать часов.
Да, девушки умели встречать опасность и в решительный момент делать именно то, что нужно.
А прыжки с парашютом! По-разному к ним привыкали. Кто быстро, кто не очень. Миша Никитин, заядлый планерист, перед прыжком неизменно бурчал:
- Пусть медведь прыгает, у него четыре лапы! - И... прыгал.
- Ой, девчонки, а как мы все без памяти в Колю Гудованцева влюблены были?! Саш, ты не слушай! - вздохнула Люда.
- Еще бы! - загорелась Женя. - И боялись! Как глянет синими глазами...
- Помните, как расхрабрились, пригласили его в Большой театр? - продолжала Люда. - Раздобыли четыре билета. В ложу! Я вот, Вера, Женя... Сидим в ложе, ждем. Его нет. Уже свет стал гаснуть, сейчас увертюра начнется. Вдруг вбегает... Запыхался, вспотел... наш старый начальник порта. Плюхнулся в кресло, скосил глаза: - «Так это вы-ы тут?! А я-то думал... У Николая полет. Отдал билет мне. Иди, - говорит, - в великолепную компанию попадешь!»
- А что, плохая компания? - вспыхнула Вера. -
Нам тогда только-только парадную форму выдали. Весь Большой театр на нас засматривался!
- Хотите, покажу одну вещь?.. - таинственно подмигнула Вера и, вынув из-за спины, кинула на стол толстую, сшитую грубыми нитками тетрадь.
- О-о, журнал Воздухоплавательной школы! - уважительно повертел его в руках Саша. - Год 1930-й. Сейчас посмотрим. Та-а-к, прямо, Вер, на тебя и попал. «Объявить выговор Митягиной В. Ф. за озорство в столовой...» Неплохо. Идем дальше. «За баловство в строю поставить на вид Чаадаевой Е.В.». Это тебе, Катя.
- Ну-ка, ну-ка, дай сюда, тут и про тебя, наверно, найдется.
Катя схватила журнал.
- Вот, пожалуйста: «...Иванову А. И. и Эйхенвальд Л. В. за хищение тарелок в столовой...» Ого!..
- Так это же из-за вашего пса Цеппелина, - пробурчал Саша. - Подобрали этого лохматого бродягу! Надо же было его из чего-то кормить.
Несмотря на столь пышное имя, пес был на редкость непредставительный, но удивительно добродушный и привязчивый, невозможно было не откликнуться на его ласку.
- А здесь вот что, смотрите. - Катя высоко подняла журнал. - «...поставить в пример выдержку и самообладание Эйхенвальд Л. В., проявленные ею в аварийной ситуации полета». Это когда в гондоле вдруг запахло горелой резиной и все бросились выяснять причину, помните?
Минута была тогда очень тревожной. Где горит? Что? Стоявшая у штурвала Люда не повела глазом - Делала свое дело, вела корабль.
...В квартиру заходили новые люди - их друзья. Сережа Попов, Володя Шевченко. Вчера все так были огорчены, что не им довелось лететь. Володя находился в моторной гондоле, помогал запускать мотор. Вот уж кому не хотелось сходить с корабля! С досады даже шмякнул ушанку оземь. На корабле улетели лучшие друзья: Сергей Демин, Тарас Кулагин... Но сейчас ничего, все смирились. Нельзя же всем летать на одном корабле.
Подсаживаясь, рассказывали разные истории. Как всегда, было шумно, говорливо и компанейски, быть может, даже слишком говорливо? Все же каждому чего-то не хватало.
- Эх, Сережки нет, - посетовал Володя Шевченко. - Без него что-то все не то...
Кутаясь в теплый платок, в дверях показалась Тоня Новикова.
- Ой, сколько вас тут, я и не думала...
- Заходи, заходи.
Вера вскочила наливать еще чаю.За столом все потеснились. Тоня откинула на плечи платок. Люда подошла к стене, осторожно сняла зазвеневшую в руках гитару.
- Тонь, спой, а?
- Аллочку разбужу, - колеблясь, посмотрела на детскую кроватку Тоня. - Ну ладно, я тихонько. Хотите Костину любимую?
Знали: ее Костя ни петь, ни играть не мастак. Но вот слушать... Не даст Тоне пол вымыть, отберет тряпку - сам помою!Тоня заберется на кушетку, возьмет гитару и поет ему. Он драит пол - старательно, размашисто, как всегда все делает. Остановится, поднимет голову, улыбнется, - пой еще!..
...Дорогой длинною да ночью лунною...
Все чуть слышно стали подпевать Тоне, сливая голоса, тревоги свои... Вера наклонилась над кроваткой.
- Всего несколько дней потерпим, Алка, а? Всего несколько дней, и Сережа вернется!
...Давно погашен свет в тесной комнатке трехэтажного дома на улице Разина. Раскачивающийся на ветру фонарь бросает украдкой с опустевшей улицы пучки света на притемненную стену. Обхватив колени руками, прильнув к ним подбородком, сжалась тугим комочком на диване Лена. Рядом разбросанные, так и не раскрытые учебники. За окном, как и вчера, мечутся в диком хороводе, ищут себе пристанище бесприютные снежинки. Лена смотрит на них неотрывно...
