Глава 7
Отдать корабль в воздух! В.П. Бороздин, 1979г.
Плыли на высоте двухсот метров. За окнами гондолы снова заклубилась, неохотно отползая, белесая масса. Солнце покинуло их, и надвинувшаяся толща облаков все упрямее прижимала корабль к земле. Снег потускнел, и уже не мчались от него навстречу мириады искорок.
Пока была видимость, старались держаться под облаками, временами цепляли оболочкой за их взлохмаченные уступы, без всяких усилий таранили свисающие на пути бесформенные глыбы.
Внизу, в серой хмурости дня, виднелись все те же заснеженные, покрытые лесом холмы. Сверху казалось, что кто-то перепахал всю эту землю, а заборонить и засеять не успел. И выросли на вывороченных глыбах бурьян и игрушечные елочки.
Неожиданно буераки, навалы снежных сопок расступились, показалось гладкое заснеженное поле - Янд-озеро. Ого, где они уже - скоро Кольский полуостров! Не успели поравняться с озером, как снова вошли в облака.
Снаружи доносился ровный гул моторов. Несмотря на меховые комбинезоны, всех понемножку стал пробирать холод. Поеживаясь, все чаще разминались, чтобы согреться. Сказывалось, что в полете они уже почти сутки.
Запела морзянка, в эфир вышел Мурманск. Ободзинский. «Коля, имей в виду: не четыре, а две тысячи. Погода изумительная. Играет северное сияние. Команда на месте. Горючее на месте. Что тебе еще надо?»
Как только было получено от правительства разрешение на вылет В-6, Иван Ободзинский специальным самолетом вылетел в Мурманск. По дороге сделал остановку в Ленинграде, подобрал в Управлении Главсевморпути карты Кольского полуострова, необходимые в дальнейшем полете карты Скандинавских стран, Норвежского и Гренландского морей, Исландии, Гренландии, Шпицбергена. За два дня подготовил в Мурманске стартовую команду, подвез на Кильдин-озеро, где В-6 должен швартоваться, горючее, газгольдеры. «...Не четыре, а две тысячи...»
Гудованцев нахмурился. Впереди Хибины, чтобы пройти над ними, надо будет подняться на высоту тысяча пятьсот метров, а для этого придется стравить часть газа. И тех двух тысяч кубометров, завезенных на Кильдин-озеро, будет недостаточно. Очевидно, больше газа там нет. Был бы, Иван бы из-под земли достал. Выход искать придется им. Скорее всего надо будет облегчить корабль, отказавшись от какой-то части груза, оставив его в Мурманске. Это не так просто. Все взятое крайне необходимо.
- Передай: пусть приготовит поесть и обогреться, - сказал он ожидавшему ответа Чернову. - Долго задерживаться не будем.
- Есть.
Чернов чуть помедлил.
- Николай Семенович, - вдруг сказал он, - а помните северное сияние на подлете к Свердловску, в декабре, когда мы летали туда? Вдруг среди ночи будто заря занялась, и мерцает то сильнее, то тише... Я сначала ничего не понял.
- Еще бы! - сразу откликнулся Гудованцев. Он посмотрел в окно на появляющийся вдали и исчезающий в облаках горизонт. - Вот так, слева по курсу сияние горит, а справа, помнишь, темнота, и в ней огни новостроек рассыпаны. Удивительное зрелище!..
- Как думаете, застанем в Мурманске? - с надеждой спросил Чернов. - Там же оно во все небо!
- Обязательно, - понимающе кивнул Николай. - Если не в Мурманске, то уж дальше-то увидим, мы же в Арктику летим. Там оно куда более мощное!..
Вася Чернов снова подсел к передатчику. Необыкновенная, фантастическая картина северного сияния захватила воображение. Представились сказочные, неправдоподобные, почти живые нити красок, в трепетном непрекращающемся движении уходящие в бездонную высоту... Очень хотелось увидеть наяву.
...С мальчишеских лет не давало ему покоя желание увидеть, что скрывается там, в далекой неизвестной дали, где он еще не бывал. Родной город Барнаул на Алтае. Летом во время каникул, взвалив на спину рюкзак, отправлялся вместе с друзьями-одноклассниками в глубь этого дикого, полного тайн края. Они шагали по охотничьим тропам и без троп, стараясь идти по отметинам копыт диких косуль - где прошел зверь, там и человеку легче.
Рядом в прорези гор пенно металась Чара, кричала им:
- Поборемся!
- Поборемся! - отвечали они.
И, раздобыв у местных жителей лодчонки, крепили к их бортам бревна - для устойчивости - и неслись вниз по норовистым перекатам, с головы до ног окаченные ледяными брызгами. Гнулись в их руках шесты, отводя удары о камни.
Гудованцев подошел к Ритсланду и, увидев, с какой озабоченностью тот рассматривает навигационные карты, спросил:
- Что у тебя? Алексей поднял голову:
- Старые карты, командир, неточные. Большие расхождения с рельефом местности. И они все равно что плоскостные. Смотри. - Ритсланд кивнул в окно. Вдали, в дымке, медленно плыли покрытые лесом холмистые гряды. - А на карте одна зеленая низменность.
- Других карт нет, - с сожалением сказал подошедший к ним Мячков. - Мы с Николаем в институте геодезии все переворошили. - Пока видимость есть, не страшно, - подумав, сказал Гудованцев. - Стемнеет, пойдем выше. Но до Хибин гор здесь не должно быть.
...Забравшись под бьющий заледенелыми краями брезент, Ширшов и Федоров прикручивали к лыжным палкам магниевые ракеты, готовили факелы. Если опять начнет ломать лед, надо же хоть что-то видеть - куда, на какой мало-мальски надежный обломок перебираться. Угомонится ли хоть немного этот сумасшедший ветер?! С двадцатиградусным морозом он нестерпим, словно теркой сдирает на лице кожу.
Неожиданно ветер выхватил из-под брезента бидон с продовольствием и погнал к полынье. Эрнст метнулся к нему, успел схватить, но, не удержавшись, сам покатился. Только у края льдины сумел ухватиться за спасительную ледышку. Подлетевший Папанин так рванул за малицу (((Малица - одежда из оленьих шкур.))), что крепкая оленья шкура затрещала.
- Близко к краю не подходить, - объявил после этого всем Папанин. - Если что-либо случится с кем-нибудь из вас, считайте: пропали двое, мне тогда тоже нет смысла возвращаться на землю.
Быстро нашел в темноте нужный тюк - полярная ночь научила работать на ощупь. Достал связку черных флажков и тут же стал расставлять по краям льдины, отгораживая пропасть.
- Теперь у нас один девиз: смотри да смотри!
...Иван Паньков шел по килю к корме. По бокам, у самой килевой дорожки, в метровые иллюминаторы лился снизу свет, и в них было видно, как под кораблем мерно покачивалась и уходила назад земля - все те же леса, снега... На киле было светло, и глаз привычно охватывал все сразу: отходящие от стальной балки киля шпангоуты, соединяющие их стрингеры - они шевелились на шарнирах, дышали вместе с оболочкой, - подвешенные на шпангоутах красные баки с горючим и маслом, голубые - с балластом, тянувшиеся через весь киль к рулям штуртросы, тросы газовых и воздушных клапанов, идущие к манометрам газовые трубки, трубки бензопроводов - все это кажущееся хаотичным, а на самом деле строго упорядоченное переплетение.
Придирчивым взглядом он осмотрел все до каждой мелочи, проверил натяжение штуртросов, наличие горючего в баках. Все было в норме.
Паньков уже четвертый год летает на этом корабле - с ноября 1934 года, когда В-6 был выпущен дирижабельной верфью. С тех пор корабль был много раз испытан в сложных и дальних полетах. Самое трудное испытание было пять месяцев назад, когда в штормовой ветер, туман, ливневый дождь корабль прошел без посадки и пополнения горючим пять тысяч километров, пробыв в воздухе сто тридцать часов.
Они установили тогда мировой рекорд длительности полета, побив рекорды дирижаблей всех типов - норвежского «Норге» (конструкции Нобиле), английского R-34, немецкого LZ-127. И, возвратившись в порт, рады были увидеть, что корабль в полной исправности, и они могут тут же отправиться на нем в новый полет.
Не сразу научились они строить такие мощные, сложные по конструкции корабли, как В-6. Не сразу научились водить их.
Специалистов вначале остро не хватало. Поэтому в Советский Союз были приглашены итальянские дирижаблестроители во главе с прославленным конструктором дирижаблей и командиром-пилотом Умберто Нобиле. Возглавив конструкторское бюро, Нобиле взялся за дело с горячностью итальянца и деловитостью ученого. Он никогда никому ничего не перепоручал, сам ходил между столами и кульманами, проверял, помогал найти лучшее решение. Порою был упрям, отстаивал свое, непримиримо спорил, как-то особенно чеканно выговаривая трудные для него русские слова. Советские конструкторы, набираясь опыта, с каждым днем все больше предлагали своего и тоже отстаивали. Особенно убежденно отстаивал свои конструктивные предложения ведущий инженер по сборке дирижабля В-6 комсомолец Михаил Кулик. Уловив что-либо ценное, Нобиле отбрасывал горячность и заинтересованно вникал в предложенное.
В-6 по своей конструкции подобен итальянским дирижаблям «Норге» и «Италия», созданным Нобиле. Но он строился уже из иных материалов, с иной технологией. Для металлического киля, шпангоутов, стрингеров, носового и кормового усиления была использована лучшая, не поддающаяся коррозии легированная сталь отечественного производства. Сварка заменила устаревшую, менее совершенную пайку. В специальной лаборатории каждый узел корабля проходил сложные испытания на прочность.
Итальянцы приехали в Долгопрудный с семьями. Привезли с собой по-южному темпераментную речь и не менее темпераментную жестикуляцию. К непонятному, быстрому и в то же время напевному говору раньше всех привыкли, приняли его как что-то свое дети. Они быстро перезнакомились, в общих играх легко перемешивались русские и итальянские слова, азарт игры сглаживал все недомолвки. А когда из раскрытых окон разносилось: «Марьюча-а! Кончита-а-а! А каза, престо!!!» - - Все понимали: это же наше - Маша-а, Ка-тя-а, домо-о-й!!
Нобиле приехал без семьи. Только некоторое время спустя, уехав ненадолго в Италию, вернулся оттуда с дочкой - пятнадцатилетней, синеглазой, черноволосой красавицей Марией. На рукаве у него появилась черная траурная повязка: в Италии он похоронил жену.
Жил он замкнуто. Вечерами можно было видеть его неторопливо шагающим по дощатым тротуарам поселка (ни булыжника, ни тем более асфальта тогда еще не было). Он уходил по улице далеко, к самому парку, а вернее, к их долгопрудненскому лесу, по-прежнему густому, тенистому, с пробитыми уже кое-где аллеями.
Худощавый, подтянутый, с седеющей головой и проницательным взглядом черных очень живых глаз, в которых пряталась никогда не оставляющая его боль пережитой трагедии - катастрофы дирижабля «Италия».
Из-за отворота серого английского кроя пальто, поблескивая золотым зубом, выглядывала его любимица - маленькая белая с черными пятнами собачонка.
Титина! Он с ней никогда не расставался, она была как бы его талисманом, во всех полетах неизменно была с ним. Он спускал ее на землю, она носилась, задиристо лая, а вокруг нее крутились ребятишки, в восторге крича:
- Титина, покажи свой зуб!
Незаслуженно униженный за постигшую его неудачу, преследуемый фашистским правительством Муссолини, Нобиле на советской земле нашел понимание и достойную оценку своей работы, таланта конструктора - создателя дирижаблей. В ответ на бескорыстную помощь, которую оказала ему Страна Советов в страшную минуту постигшей его экспедицию катастрофы, он отдавал все свои силы и знания советскому дирижаблестроению.
...Нобиле довелось дважды участвовать в арктических полетах на дирижабле к Северному полюсу.
Первый на дирижабле «Норге» состоялся в 1926 году. Организовал и возглавил его великий норвежский исследователь Руал Амундсен (за год до этого Амундсен пытался достигнуть полюса на двух гидросамолетах, но его постигла неудача).
Дирижабль «Норге» конструкции Нобиле был куплен в Италии на деньги американца Элсворта, который сам принял участие в полете, Нобиле летел командиром корабля.
Старт состоялся в городе Кингсбей (архипелаг Шпицберген). Нобиле благополучно провел дирижабль над Ледовитым океаном, над Северным полюсом и посадил на Аляске. За этот полет ему был присвоен чин генерала.
В 1928 году Нобиле предпринял второй полет к Северному полюсу, уже как руководитель экспедиции и командир дирижабля «Италия». Стартовал опять из Кингсбея. Полет этот закончился трагически. Долетев до Северного полюса, дирижабль два часа кружил над ним. Сильный ветер так и не дал возможности высадить на лед группу ученых для проведения океанографических и астрономических наблюдений, как это предполагалось сделать. На обратном пути к Шпицбергену дирижабль неожиданно стал резко терять высоту. Никакие принятые меры не помогли. От страшного удара о торосы гондола оторвалась, и десять человек (в их числе и Нобиле) оказались выброшенными на льдину. Один из них - моторист Помелла - был убит при падении. Остальные в разной степени ранены. Шестеро из экипажа были унесены облегченным дирижаблем и бесследно исчезли. По счастливой случайности на льдине вместе с уцелевшими людьми оказались запасы продовольствия, палатка и запасной коротковолновый радиопередатчик.
Десять дней мир ничего не знал о судьбе дирижабля и находившихся на нем людей. Радиостанции многих стран, тысячи радиолюбителей с волнением искали в эфире, звали исчезнувший корабль. Ответа не было. И вдруг на десятый день молодой советский радиолюбитель из деревни Вознесенье-Вохма Северо-Двинской губернии комсомолец Коля Шмидт своим самодельным коротковолновым приемником поймал неясные обрывочные позывные дирижабля «Италия» и «SOS».
Корабли и самолеты Норвегии, Швеции, Финляндии, Советского Союза, Франции поспешили на помощь терпящей бедствие в Ледовитом океане экспедиции. Советский Союз направил в предполагаемые районы катастрофы ледокольные пароходы «Малыгин», «Седов», «Персей» и самый мощный в мире ледокол «Красин». На борту «Малыгина» и «Красина» находились самолеты лучших полярных летчиков: Михаила Сергеевича Бабушкина и Бориса Григорьевича Чухновского.
Одно лишь фашистское итальянское правительство не спешило с оказанием помощи своим соотечественникам. С самого начала отказавшись субсидировать эту экспедицию, оно отнеслось к ней как к частному мероприятию и даже создавало немало препятствий при ее подготовке. Правда, в случае удачи, как это было уже при полете «Норге», успех экспедиции был бы тут же приписан фашистскому режиму и считался бы успехом этого режима. В случае же неудачи...
Нобиле было отказано в получении двух гидропланов, которые могли бы стоять в Кингсбее наготове на случай беды, хотя, авиационная фирма согласна была предоставить их бесплатно. А когда беда случилась и норвежское правительство предложило Италии поставить во главе спасательных работ Руала Амундсена, как никто другой знавшего сложные арктические условия, итальянское правительство отказало и в этом. Прилетевшие из разных стран на Шпицберген летчики вынуждены были действовать в одиночку, несогласованно, каждый по своему усмотрению. Амундсен все же вылетел на поиски Нобиле на французском самолете «Латам». Но до Шпицбергена он не долетел. Самолет бесследно пропал, потерпев аварию где-то в океане.
Командир стоявшего у Шпицбергена вспомогательного итальянского судна «Читта ди Милано», которое являлось базой экспедиции, полностью бездействовал. Радист с «Читта ди Милано» выходил на связь с лагерем Нобиле лишь раз в сутки, да и то на такое короткое время, что радист лагеря не всегда успевал сообщить координаты. А из-за непрерывного дрейфа льдов они все время изменялись.
Почти месяц прошел, прежде чем летчикам удалось обнаружить затерявшийся во льдах лагерь потерпевших катастрофу. Еще через четыре дня шведский летчик Лундборг смог опуститься на своем легком самолете на льдину и вывезти раненого, с переломанной ногой Нобиле.
Как и положено командиру, Нобиле намеревался покинуть льдину последним, так он и записал в составленном им списке очередности вывоза людей. Но Лундборг наотрез отказался взять на борт кого-либо другого, заявив, что у него приказ командования вывезти в первую очередь именно Нобиле. Нобиле заколебался. Зная о полной бездеятельности капитана «Читта ди Милано» Романья, он рассчитывал, что, прилетев в Кингсбей, получит возможность принять самые действенные меры по спасению своих товарищей - и тех, что сейчас находились с ним на льдине, и группы шведского ученого Финна Мальмгрена, месяц назад ушедшей из лагеря по льду в направлении земли, и тех, кого унес при катастрофе искалеченный, неуправляемый дирижабль. Посоветовавшись с товарищами, он согласился лететь. Какой же ценой пришлось ему потом расплачиваться за это решение!
Едва он очутился на «Читта ди Милано», как тут же был отстранен от всех дел. По существу, он очутился под домашним арестом. Отдавать распоряжения он уже не мог, его советы игнорировались. Он мог лишь умолять летчиков лететь - во имя человечности! Он просил взять его с собой, потому что лучше кого-либо другого мог навести самолет на лагерь! Но и в этом ему было отказано. Все действия по спасению потерпевших катастрофу людей намеренно затормаживались.
Вся надежда оставалась на советские ледоколы и советских летчиков. Ледокол «Малыгин» шел с восточной, наиболее трудной в ледовом отношении стороны Шпицбергена. Летчик Бабушкин, проявляя чудеса в искусстве пилотирования, непрерывно летал в разведывательные полеты. Но частые туманы препятствовали поискам, ему приходилось делать вынужденные посадки на незнакомый, уже сильно подтаявший лед. Пятнадцать раз он совершал такие посадки, пока не доломал лыжи на самолете и вынужден был прекратить вылеты.
А Чухновскому выпала удача. Ледокол «Красин», шедший с западной стороны Шпицбергена, сумел пробиться сквозь тяжелые льды до таких широт, куда до него не доходил еще ни один корабль. У ледокола сломалась лопасть винта, повредился руль, в любую минуту льды могли проломить его стальные бока. Аварийный запас продовольствия и горючего, палатки и спальные мешки уже были сложены на палубе на случай катастрофы. А они все пробивались. Понимали: если не пройдет «Красин», никакому другому кораблю тут уже не пройти.
Через полтора месяца со дня катастрофы, 10 июля, на трехмоторном самолете «Красный медведь» поднялся в воздух летчик Чухновский. Пролетав в безрезультатных поисках более двух часов, он уже повернул назад, когда бортмеханик Шелагин, чуть не задохнувшись от радости и волнения, вдруг закричал: «Люди!» Это была никем еще не обнаруженная группа Мальмгрена, о судьбе которой после ее ухода из ледового лагеря не было абсолютно ничего известно. Посадить тяжелый самолет на мелкобитый лед Чухновский не мог. Из-за налетевшего тумана не смог он и вернуться к ледоколу. Горючее было на исходе, и ему пришлось сделать вынужденную посадку на ледяном припае у пустынного острова Вреде, поломав при этом шасси и винты. Но он сумел передать на «Красин» по радио координаты увиденных им людей. От помощи себе категорически отказался. «Считаю необходимым «Красину» срочно идти спасать Мальмгрена», - радировал он. «Целую Чухновского!» - пришла короткая радиограмма от Нобиле.
Через два дня «Красин» поднял на борт двух итальянских офицеров - Цапни и Мариано. Мальмгрена уже не было в живых. Раненный при катастрофе, он не вынес тяжелого перехода через ледяные торосы и погиб в пути. В тот же день «Красин» снял со льдины и основную группу пострадавших - пять человек. Радости спасенных и тех, кто пробивался к ним чудовищно трудным ледовым путем, не было границ...
«...Бог спас их руками безбожников», - сказал об этом потом папа Пий XI.
Судьба третьей группы, унесенной дирижаблем, - группы Александрини - продолжала оставаться неизвестной. Несмотря на полученные повреждения, «Красин» готов был продолжать поиски. Руководитель экспедиции Рудольф Лазаревич Самойлович обратился к капитану Романья с просьбой выделить ему два самолета, без которых продолжать поиски было невозможно. Капитан Романья отказал, ответив: «В соответствии с указанием моего правительства не считаю необходимым идти на поиски третьей группы».
«На фоне этих гнусных поступков еще ярче сверкает легендарный подвиг «Красина», подвиг, «который останется в анналах истории полярных исследований непревзойденным примером солидарности людей», - сказал впоследствии Нобиле.
При возвращении «Красина» все встречавшиеся с ним корабли поднимали флаги в знак великого уважения к отважным, самоотверженным морякам Страны Советов.
Устранив в Норвежском порту полученные повреждения корабля и самолета Чухновского, «Красин» снова ушел во льды Арктики и искал группу Александрини до поздней осени, избороздив многие километры ледового океана. Только когда арктические морозы стали накрепко сковывать льды и дальнейшие поиски были уже совершенно невозможны, ледокол повернул назад.
За неудачу экспедиции Нобиле был сразу же лишен генеральского чина, который он получил за полет на «Норге». А по возвращении в Рим был даже судим. Вскоре был подписан приказ о его отставке. Герой, потерпевший неудачу, фашистскому правительству был не нужен. Тем более что Нобиле никогда не скрывал своего неприязненного отношения к фашистскому режиму. (Долгое время он был в эмиграции, вернулся на родину только после падения фашизма. В 1946 году Нобиле баллотировался в Учредительное собрание как независимый, по списку коммунистов.)
...Когда В-6 был построен, Нобиле много летал на нем, консультировал экипаж в полете. Летал и когда необходимость в консультациях отпала, когда командиры и штурманы полностью освоили особенности вождения этого корабля. Нобиле любил летать, у него сразу поднималось настроение, как только он входил в гондолу. Он был горд, когда видел красивое решение командирами и штурманами какой-либо аэронавигационной задачи. Был строг в соблюдении дисциплины, зная, как важна она в полете. И все же одну вольность, недозволенную другим, себе разрешал. Не дожидаясь посадки корабля, еще на стометровой высоте, распахнув дверцу гондолы, стоял в проеме, наслаждаясь прекрасным ощущением полета - какой-то очень легкий, праздничный, в своем неизменном синем свитере, с развевающимися на ветру густыми волосами. Титина, преданно поглядывая на него, вертелась тут же, у его ног.
Ох уж эта Титина! Удивительно, как свято верил Нобиле в инстинкт и чутье своей собачонки. Он, и садясь в корабль, первой пускал ее, и входил в гондолу лишь после того, как Титина вскарабкается туда по трапу. Если же она не желала лезть, крутилась возле гондолы и всячески увиливала, он даже отменял полет. Он говорил: «Если бы я послушался Титину тогда, в Кингсбее, не было бы того несчастья...»
А на корабле от этой неугомонной собачонки никому не было покоя. В течение всего полета она шныряла по тесной гондоле, лезла под ноги, мешала работать.
Как-то Миша Никитин перед отлетом возился с масляными фильтрами, протирал, очищал их. А Титина тут как тут - лезет, нюхает, фыркает от неудовольствия...
- Топай, топай отсюда, - внушал он ей.
Только прогнал, а она вынырнула с другой стороны, маленькая, настырная, поблескивает золотым зубом, словно подсмеивается. А потом хвать лапой, и смахнула все фильтры на пол.
- Ну, погоди, я тебя проучу! - не выдержал Миша. - Митя, встань, загороди, чтобы никто не видел, - попросил он Матюнина.
И когда тот, заговорщицки усмехнувшись, загородил его собой, схватил собачонку за шиворот, сунул в мешок и отнес в кладовку.
- Посидишь весь полет, может, поумнеешь.
Но не тут-то было. Нобиле сразу же хватился своей любимицы. Заволновался, стал искать,
- Где Титина?
- Нет Титины.
- Пока не найдется, не вылетим.
Пришлось вытряхнуть торжествующе залаявшую собачонку из мешка. Только после этого корабль пошел в воздух.
...Проработав в Долгопрудном около пяти лет, Нобиле возвратился на родину. К тому времени на дирижабельной верфи уже были заложены новые корабли еще большей мощности по проектам советских конструкторов - ДП-16, ДП-9 (дирижабль полужесткий) емкостью 28 тысяч кубометров.
«...Пребывание в России принадлежит к счастливейшим периодам моей достаточно трудной жизни», - сказал позже о своей жизни и работе в нашей стране Умберто Нобиле.
...Плотно застегивая комбинезон и шлем, в рубку вошел Устинович. Окинул взглядом открывшийся перед ними широкий обзор. Солнце еще не село, лишь впереди, у горизонта, сгущались темные краски. Земля была видна хорошо. Сплошные облака немного приподнялись, дав кораблю какой-то простор.
- Иду на хребет, - сказал он штурвальным.
Те согласно кивнули. Значит, будут особо следить за ровностью хода корабля, не давать ему вскидываться.
Поднявшись в киль, Устинович прошел на нос корабля. В мягком свете плафона слегка поблескивало нержавеющей сталью ажурное переплетение носового усиления оболочки. В колодец между газовым отсеком и носовым усилением уходила вверх веревочная лестница. Перехватывая дюралевые перекладины, Устинович полез по ней. Он лез на самый купол летящего Дирижабля. Этого требовала его работа корабельного инженера.
Добравшись до верха, открыл люк в оболочке, высунул наружу голову, плечи, привыкая к упругости ветра, который ударил его в затылок. Перед ним простирался покрытый снежной коркой хребет корабля, он мерно покачивался, опускался в глубину, снова всплывал, как огромная океанская рыба. По хребту, вдоль всей оболочки тянулся пеньковый канат, сейчас он был облеплен жестким снегом.
Устинович нащупал с боку лесенки мешочек с песком, взял его и, схватившись за канат, вскарабкался на оболочку. Постоял немного, входя в ритм движения корабля, и, слегка наклонясь, приноравливаясь к бьющему в спину ветру, пошел, пружинисто ступая. Снег звонко захрустел под ногами. Снежные корочки, разламываясь, с шуршанием заскользили по пологим бокам, сначала медленно, потом все ускоряя бег, пока где-то на крутизне не срывались стремительно в пустоту. Володя видел перед собой далеко уходящий к корме хребет корабля и каким-то вторым, боковым зрением эти скользящие кусочки снега, пустоту с обеих сторон, далекие контуры горизонта...
Он шагнул в сторону от каната, нагнулся, очистил от неподатливого снега небольшое углубление - колодец, где находился клапан, - послушал, не свистит ли, вырываясь сквозь щелку, газ. И, убедившись, что не свистит, все же постучал легонько мешочком с песком по клапану, чтобы предупредить образование малейшей щелочки.
Вернулся к канату. Пошел дальше, просматривая целость перкаля. По всей длине оболочки В-6 расположено десять клапанов. Кроме носового и кормового, они стоят попарно.
Газовые клапаны, пожалуй, самое уязвимое место в конструкции дирижабля. Большие встряски корабля, треплющий его ветер беспрестанно влияют на них, нарушая герметичность. Как знать, может, именно из-за них произошла катастрофа с дирижаблем «Италия»?..
Конструкторы немало поломали над ними головы и в конце концов сконструировали более надежные, автоматические. Их уже ставят на вновь строящихся кораблях. Но на этом корабле пока еще приходится, поднимаясь на хребет, заботливо ухаживать за постоянно требующими к себе внимания устройствами. Устинович шагал по хребту этого почти «живого», лениво шевелящегося великана, настороженно следя за ним. Корабль вел себя дружелюбно, лишь иногда, как бы подразнивая, заваливался немного на бок. Устинович осмотрел четвертый и пятый клапаны, шагнул к следующей паре. И вдруг его резко качнуло. Он увидел, как корма, вздыбливаясь, пошла на него горой. Вздыбились и метнулись в сторону облака. Реакция у него сработала мгновенно, он кинулся грудью на канат, вклеивая тело в оболочку, схватил канат руками, а ноги, отыскивая упор, скользили, не находя его. Нет. не зря он был все время настороже! Хребет дирижабля не палуба морского корабля. Там есть леера (перила), а здесь, кроме лежащего на хребте каната, ничего...
Корма остановилась на мгновение, плавно повела рулями и, как бы вздохнув, пошла вниз. Корабль выровнялся и как ни в чем не бывало поплыл дальше. А Устиновичу пришлось расстегнуть ворот комбинезона - несмотря на мороз и ветер, стало жарко. Выждав немного, он поднялся и зашагал дальше.
Дойдя до кормы, обошел стабилизатор, проверив на ощупь натяжение расчалок. И, усевшись на хребте, достал бинокль, приложил его к глазам. Находящиеся ниже его рули, идущие к ним штуртросы, ролики вплотную придвинулись к нему. Внимательно оглядел все. Главное - ролики, чтобы штуртросы не соскочили с них. Убедившись, что все в норме, убрал бинокль.
Над головой всклокоченные облака. Багровое пятно солнца, пробившись где-то у горизонта, кинуло на них розовые краски. Серые, нахмуренные, они вдруг зарделись. От них заиграла багряным цветом и оболочка корабля. Но ненадолго. Скоро все стало тускнеть. Внизу все затянуло сизой дымкой, накрывшей темные пространства лесов, снежные просветы полей. Там уже подступала ночь.
А здесь было еще светло и очень хорошо. И такой невероятный, хватающий за душу простор вокруг! Корабль медленно поднимался и опускался на большом, дыхании. Спокойно, по-прежнему дружелюбно, и не подумаешь, что только что он чуть было не сыграл с ним злую шутку!.. Ветер хотя и напористо, но приятно обдувал. Уходить с «крыши» не хотелось. Но темнело очень быстро, земля становилась почти невидимой. Устинович поднялся.
Спустившись в гондолу, доложил Гудованцеву:
- Командир, наверху порядок.
Гудованцев удовлетворенно кивнул. Потом сказал громко всем, кто был в гондоле:
- На Кильдин-озере нас ждут. Заправка займет полчаса. И дальше, на север!
С киля после короткого отдыха спускались Паньков, Почекин, Мячков. Скоро смена вахт.
