Гершойг Бронислава Львовна - художник-педагог

СССР, г.Долгопрудный

     Долгопрудненский машиностроительный завод много лет "содержал" Дом Культуры "Вперед" с его многочисленными кружками, кинозалами, двумя (взрослой и детской) библиотеками. Для нас, детей, ДК был целой страной. А студия изобразительных искусств была отдельным государством внутри этой страны. До самой своей смерти студией бессменно руководила замечательный художник и педагог - Бронислава Львовна Гершойг.

     Бронислава Львовна учила нас видеть, чувствовать и анализировать одновременно. Детская свобода (гуашь, пастель, тонированная бумага) и фантазия сменялись строго выстроенной школой (не преодолев одного задания, не перейдешь к следующему). И всегда все начиналось с замысла. И всегда чувства поверялись измерениями. И всегда точность смягчалась собственным видением. И всегда было ощущение защищенности - даже, если ты самостоятельно работаешь над вещью, ее можно принести Брониславе Львовне, и она переживет ее вместе с тобой, что-то подскажет. Как не хватает этого сейчас!

     Благодаря Брониславе Львовне Третьяковская галерея и музей имени Пушкина стали родными для нас.

     "Ты рисуешь рыб? Вот посмотри, Матисс тоже рисовал рыб. Видишь, какие они разные - ни одна не повторяется". И шестилетний художник, затаив дыхание, смотрит Матисса.

     "Вы вчера были в цирке? Больше всего тебе понравились клоуны? Вот так Сезанн решает своих арлекинов - смотри. А вот - Карл Хофер".

     Впечатления о лете? Деревня, пионерский лагерь? Вот опять Сезанн, вот Ван Гог, а это - Клод Моне.

     "Не получается белый кувшин на белой драпировке? Ну что ты расстраиваешься, эту задачу решали и до тебя. Вот Осьмеркин... Вот Кончаловский..."

     В студии мы жили среди копий античных мастеров. Как хорошо, что вазы и скульптуры сейчас вернулись на свои прежние места, после того, как ДК возвратил студии прежнее помещение. Я и сейчас, бывая в различных музеях, не потеряла привычку здороваться со знакомыми "гипсами" или "мраморами": "Тебя мы рисовали, и тебя мы рисовали тоже!". Мы много рисовали у Брониславы Львовны.

     "Помните, - терпеливо повторяла она нам, - только труд сделает из Вас художников. Как пианист ежедневно тренирует пальцы, так и художник должен ежедневно тренировать глаз и руку".

     "Взрослая" студня принимала участие в выставках в Манеже, презентациях в Доме Дружбы Народов на Арбате. Поверьте, выставочная работа требовала от руководителя не меньше затрат, чем текущая, учебная.

     Казалось бы, обыкновенная изостудия в обыкновенном Доме Культуры обыкновенного небольшого городка, а наши (детской студии) работы объехали весь мир. Я не преувеличиваю. Кроме европейских стран, были; Канада, США, даже Австралия. Вспомните, какое было время. Мне становилось смешно от мысли, что наши рисунки видели страны, которые мне вовек, казалось, не увидать. Если не ошибаюсь, с 1965 года стала традиционной международная выставка детского рисунка "Моя страна, мой дом" (позже: "Я вижу мир"). Она проводилась раз в пять лет. До сих пор сохранились у меня три первых ее каталога. Против многих фамилий стоит: СССР, г.Долгопрудный.

     Бронислава Львовна вкладывала в нас свою душу. Я даже не представляю себе, сколько нас на свете - ее учеников! Кое-кто и сейчас живет в Долгопрудном. Знаете, многие из ее учеников стали педагогами. То, что она нам дала, рвется наружу. Мы все получили какую-то часть ее знаний, переработали в себе и просто должны поделиться с другими. Редкая художественная школа может дать столько, сколько дала нам студия. Далеко не всем так повезло с педагогом. Да и ей, верно, повезло. Мы ее и сейчас любим.

     Знаете, как она умерла, Бронислава Львовна Гершойг? Она пришла, как приходила изо дня в день, в студию, прошла к дальней комнате-хранилищу, наклонилась к сумочке, чтобы достать ключ, упала и ... перестала дышать. Наверное, по-другому и быть не могло. Вот уж действительно, до самого последнего вздоха.

     В каждом из нас, ее учеников, - память о ней, ее голос и, даже, ее, ставшие нашими, симпатии и антипатии. Любовь к сдержанной, бесконечно-тонкой гамме сложных коричневых, серебристых, лиловых тонов и внутреннее неприятие ярких, наглых в своей открытости, "чистых" цветов.

     Весной, глядя на тонкие, черные ветки деревьев, я всегда вспоминаю ее слова: "Старайтесь не упустить время ранней, мерцающей весны. Пишите этюды, когда листья еще не набрали силы, когда пронзительный ярко-зеленый цвет еще не забил нежного лилово-изумрудного. Только тогда воздух прозрачен и дали глубоки...".

В. Малышева, апрель 1997