Алябьев А. - "Вид на город с несуществующего колеса обозрения" (1970-90е гг.)
Когда начал писать про город, понял, что половина его находится непонятно где, вернее, является моим вымыслом. Вроде такой маленький город, иногда без умыслу за день весь обойдешь, чего тут можно не знать… А вот какие-то части его выпадают, или же то, что помнишь с детства, само дорисовывается на сетчатке задумчивых или просто по-взрослому невнимательных глаз.
... Двор дома, в котором расположен магазин «Культтовары» - самый неизменный магазин в городе. Неизменный не только по названию, но и по внутреннему устройству, только вот радиоотдел переместился недавно в другую часть помещения. Раньше этот магазин служил мне если не музеем, то выставкой - ходил сюда почти даже без мечты (не говоря уж о желании) что-то купить, просто смотрел на вещи навроде лыж Фишер за 120 рублей (зарплата инженера) или лунохода с программным управлением за 27 рублей.
Так вот, двор этого самого дома, лето, или что-то еще без снега и с ярким солнцем. В руках у меня пластмассовая шпага. Рядом качели. Кажется, старший брат и его приятели просят у меня шпагу. Соображалка подсказывает, что, раз я стою лицом к дому, слева должны выситься гаражи - они стояли на горке такой высоты, что я и в более старшем возрасте боялся съезжать с нее на велике. Но в памяти только яркое солнце и ничего не нависает. Мне года 4, наверное.
До переезда в другой дом помню только еще один уличный эпизод - поездку на санках в детский сад. Дом, в который мы переехали, совсем рядом с детским садом (Спортивная 9 - прим. Мартынова С.А.). Наверно, ездить туда на санках было незачем - проще было тащить меня подмышкой. На торце дома под самой крышей большие цифры - год постройки. Живу в нем лет 20 с гаком, а вот сейчас не могу назвать год, который там написан... Перед домом овальный газон, вокруг которого учился ездить на велосипеде. «Дай кружок проехать», - просит кто-то, но проезжает обычно 2 или больше. На весь газон 2-3 машины. Сквозь стекло смотрим на спидометр: «О, а эта 160 ездит!»
Гулять одного меня отпускали еще в детском саду. Нравилось лазить по траншеям, когда ремонтировали трубы, и по хитрым железобетонным блокам, из которых строили музыкальную школу. Школа из хитрых блоков тоже получилась хитрая - с круглыми окнами и скругленным углами. Вроде ничего удивительного, но долго привлекало внимание.
Еще нравился бурьян за детским садом. На углу сада снаружи забора лежало стопкой несколько бетонных плит. А детский сад назывался «Детский комбинат № 23». Мне всегда хотелось называть его мясокомбинатом, хотя воспитательницы были добрые. С одной стороны сад соседствовал с зубной поликлиникой. Одним из развлечений было собирать гипсовые слепки с челюстей (как они попадали за пределы поликлиники, не знаю) и использовать их в качестве мелков.
Иногда над детским садом пролетали самолеты-кукрузники и вертолеты Ми-8. Почему-то во время пролета их непосредственно над головой мы всегда орали всей группой «Ура!». Это было обязательным делом.
Самолеты и вертолеты, которые мы приветствовали, взлетали с Летного поля. Летное поле было видно с нашей лоджии, пока не построили еще один дом (хотя к тому времени самолеты уже перестали взлетать). Поле имело Г-образную форму, поэтому вертолеты попадали в поле зрения уже в небе, а вот «кукурузники» иногда выезжали из-за поворота, вернее, из-за рощи. В посадки, окружавшие поле, люди ходили на пикники или просто за грибами, а школьники начальных классов - в «походы». Все рощи были лиственные, за исключением одной сосновой, но она сгорела до того, как я успел ее запомнить, только одна сосна еще долго торчала где-то в районе нынешнего коттеджного городка и автомобильной стоянки. Или она до сих пор там стоит? В голове точно до сих пор растет.
Вообще, половина города - она в голове жителей. Например, в 2-х шагах от дома есть парк, раньше там аттракционы были. Среди прочего высилось колесо обозрения. Все позакрывалось, поломалось, долго стояло мертвым, потихоньку исчезая или превращяась в торговые павильоны. И вот забавно - сейчас, хоть и всего метров 400 до парка, не могу сказать, стоит это колесо или спилили его… Потому что в голове оно все равно высится и даже крутится иногда.
Рядом с нашим двором сплетение труб в бетонном корпусе - котельная. Раньше я слышал ее шипящие звуки. Теперь только вижу безмолвный дым из трубы. Либо технология сменилась, либо в городе стало шумно, либо я состарился и оглох. Кстати, ведь раньше от шума самолетов, делавших свои дела в аэропорту Шереметьево, иногда в шкафу дрожало стекло. Если и не дрожало, то сам звук производил впечатление, схожее с началом токкаты ре-минор (или мажор, той которую в «Очевидном-невероятном крутили) Баха. Теперь не слышу. Рамы в окнах все те же, никаких стеклопакетов. Странно это: те вещи, которых в городе уже нет, навроде колеса обозрения, как будто остались, а те, которые остались на самом деле (самолетов стало даже больше) - как будто исчезли.
В школу ходить надо было через железнодорожную ветку. Ветка вела на Гранитный завод и в связи с этим была украшена по мере возможности гранитными глыбами. Попросту говоря, глыбы были навалены вдоль рельсов. По ним было очень интересно лазить, хотя рассказывали порой байки о том, как какого-то мальчика завалило и его глаз тоскливо смотрел через щель между похоронившими его камнями. Снова загадка - лежат ли хоть на части пути эти камни или убрали уже все?
Напротив школы стоял магазин «Маяк», в чем-то уникальное сооружение. На самом деле «Маяком» назывался дом культуры, который размещался в этом здании. Под одной крышей находились ДК, продуктовый, «Детский мир» и кафетерий с молочными коктейлями по 10 копеек. Мое общение с «Маяком» ограничивалось продуктовым и коктейлями. Кафетерий, кстати, был одним из немногих мест, где в городе продавалось мороженное. Сейчас даже в ночном магазине можно увидеть в одной морозилке креветок, капусту брокколи и пломбир, а тогда магазины были все больше «профильные», в лучшем случае, состояли из отделов, и почему-то мороженное ни в какой отдел не попадало, а продавалось в кафетериях или палатках. До одной из палаток надо было идти по довольно примечательной дороге. Дорога эта была чем-то сродни гранитной железнодорожной ветке, только украсили ее попроще - бетоном. Хотя, нет, попроще был только материал, а форма были и повеселее - опоры мостов, лестничные пролеты. Всегда думал, что это творение нашего местного комбината строительных изделий, а сегодня сказали, что там одно из городских предприятий хотело дома строить, но не сумело договориться с другим. Снова получается, что мой город для меня - город-легенда, город-призрак, где настоящее безболезненно заменяется придуманным.
Как бы оно ни было, вместо дороги мы часто шли не по дороге, а по этим самым строительным изделиям, прыгая с одной конструкции на другую. Строительная дорога упиралась в край летного поля. Виднелись самолеты и вертолеты, стоящие на стоянке, а также два почивших фюзеляжа от каких-то истребителей местного производства. Над самолетами смотрит вдаль и ввысь профиль Ленина - через дорогу от аэродрома виден ангар, на торце которого лицо вождя и слова о бессмертии. О том, что в ангаре строились дирижабли, я узнал только тогда, когда у него стала проваливаться крыша.
Еще один портрет висел в коридоре школы, напротив кабинета, где мы занимались в течении трех лет начальной школы. Три года я глядел на него, читал текст рядом, который рассказывал о поселке Дирижаблестрой, но в моей голове осталась только лысая безымянная (для меня) голова с портрета. Почему-то она не требовала себе имени, хотя и осталась в памяти прочно.
Было и наоборот. Недалеко от дома росло нечто вроде сада. Один из приятелей называл его дунькой - «пойдем в дуньку». Приятель жил на целый дом ближе к этому растительному образованию, и я без вопросов принял это название, даже особенно не удивляясь, почему кучу деревьев назвали женским именем в единственном числе. Почему так, узнал только прошлом году из мультимедийной «Энциклопедии Долгопрудного». Эта самая «дунька» сейчас - один из немногих пустырей нашего города, который до сих пор не застроен. Возможно, сказывается близость котельной (той самой, которая раньше шипела) - если построить высотку, то будет вровень с трубой, а на коттеджи мест маловато.
Вообще-то наш город называется Долгопрудный. Пруды помню - помню ногами илистое дно, значит, там можно было купаться, а не только смотреть на отражение проезжающих автомобилей. По дороге на пруды, в роще за железной дорогой был парк аттракционов. Ныне уцелел только бетонный пол площадки и сортир. Не работает. Впрочем, теперь это город Москва, а Долгопрудный без прудов.
Нет, есть еще другие пруды, тоже долгие, но безымянные. Начинаются с родника неподалеку от Летного поля, и делят город пополам, кончаясь в Котовском заливе. Два верхних пруда служили кладбищем для старых шин - рядом гаражи. Пруды не сдавались - постоянно подмывали пешеходную дорожку, проходящую между ними, опять же, даже страшно было иногда на велике ездить. Сейчас почему-то не подмывают. То ли трубу нормальную положили, то ли мусорить в них перестали. И рыбу тоже теперь не ловят, а раньше ловили. И утки в них, верхних прудах, тоже почти перестали плавать. А может, я там гулять днем перестал.
Зато на гербе города теперь появился лебедь. Лебедь вызывает у меня одно воспоминание (впрочем, оно пока не тянет на звание «воспоминания», так как дело уже 90-х годов). На главной улице города (демонстрации на 1 мая были тут, значит, главная) стоят старые двухэтажные дома, одни из самых старых. Перед таким домом (Первомайская 33/3 - прим. Мартынова С.А.) один из жителей врыл в землю чугунную ванную и пускает в нее плавать гуся. В отсутствие гуся ванна закрывалась дверью (хотя, возможно, про дверь - это часть города, стоящая в голове). На гуся и его частный пруд смотрит через дорогу один из первых ночных клубов в городе.
С гербом связана еще легенда - один из художников, рисовавших старый герб города, преподавал труд у нас в школе, а также занимался изготовлением афиш для построенного на одном из красивых пустырей города кинотеатра. Первая афиша запомнилась мне огромной, чуть ли не во весь кинотеатр, уж не знаю, кто именно ее рисовал. Кинотеатр назывался «Полет», имя это ему шло - хотя здание типовое, но в пустырь он вписался как-то очень гордо.
Но о том, что герб рисовал наш учитель труда, я тоже узнал только в этом году. Как-то слишком много правды о прошлом высыпается, когда в ней уже нет смысла, кроме разве что очаровывания глазастых школьников. Узнаешь как на самом деле было то, чего уже нет, и что, в общем-то, ничему уже не научит. Может, все-таки назвать текст «Вид с существующего колеса обозрения на город-призрак?»
Антон Алябьев, 2004 г.
Статья с сайта www.dolgopa.org
