Аргунов Е.И. - "О канале" (1930-40е гг.)
Вспоминая про строительство канала Москва-Волга сейчас, после стольких лет его пуска, я вижу, насколько грандиозным было это строительство. Про канал рассказывают экскурсоводы туристам, путешествующим по нему на теплоходах, но какой-либо большой книги про канал, про его строительство и историю, или фильма про него я не видел.
Про Беломоро-Балтийский канал было кино «Заключенные», где частично было показано, как его строили. Там, в Карелии, грунт был тяжелый, еще хуже, чем в Подмосковье, сплошные камни и скалы. Приходилось их взрывать, а камни и грунт вывозить. Эти камни из Карелии в дальнейшем пригодились, их привозили сюда и обкладывали ими берега канала Москва-Волга.
Канал Москва-Волга нужное сооружение. Его строили на века, предвидя, что город Москва не сможет обойтись без волжской воды. Кроме того, в результате открытого судоходства, от Белого моря до Черного, Москва стала портом пяти морей.
Открыт был канал 15 июля 1937-го года. Он имеет протяженность 128 километров, соединяет реки Москву и Волгу, начинаясь на правом берегу Волги, вблизи нынешнего города Дубна и заканчиваясь 7-ым – 8-ым шлюзами в Тушино в Москве. Канал пересекает Клинско-Дмитровскую гряду и 19,5 километров проходит по водохранилищам. От Икши до Химок образует Икшанское, Пестовское, Пяловское, Учинское, Клязьминское и Химкинское водохранилища. Глубина судоходной части канала от 7 метров. В части водохранилищ также прокладывалось русло канала, чтобы глубина везде была не менее 7 метров.
Иваньковское водохранилище, образованное плотиной в районе г. Дубна, находится на высоте 124 м над уровнем моря. Водораздел лежит на высоте 162 метра над уровнем моря. Воду закачивают в канал и водохранилища из Волги, так как московский уровень выше волжского на 38 метров.
Я в 1930-м году, живя в Мысове, даже не осознавал, что это такое - канал, и никто нам не объяснял, для чего он нужен. Но скоро, уже в 1934-м году, я ощутил наяву его дыхание, когда от Мысово стали отторгаться большие участки земли.
Перед строительством канала всю трассу разбили на участки, в которых были построены бараки для заключенных, двухэтажные бревенчатые дома для вольнонаемных строителей, специалистов и охраны, бани, клубы, столовые и продуктовые палатки. Охраняли заключенных воинские части НКВД.
На протяжении копаного русла канала попадались возвышенности, в этих местах берега канала получились высокие. Таких мест пять. Но самая высокая возвышенность пришлась на 3-й Котовский участок.
Отрезок строительства канала от села Лихачево до Новосельцево был разделен на 3 участка. В середине находилось село Котово с сельским советом, административной единицей, и участки, соответственно, назвали 1-й, 2-й, 3-й Котовские. От Новосельцева до Хлебниково 1-й участок, от Хлебникова до пересечения с рекой Клязьмой 2-й участок, от перемычки до села Лихачево 3-й участок. Сейчас в том месте, где был 3-й участок, находится поселок Гранитный. Вместо 2-го участка - поселок Водники («Островок»). Был еще поселок «Глубокая выемка», сейчас он слился с поселком Гранитный. Этот поселок состоял из трех бревенчатых 2-х этажных домов и клуба в бараке. В домах жили вольнонаемные специалисты, врачи, инженеры и иностранные специалисты. Этот поселок располагался в мысовском западном парке.
Как бы ни был нужен и дорог канал, но его строительство имело и отрицательную сторону. Там, где образовались водохранилища и был сооружен сам канал, были когда-то полезные сельскохозяйственные угодья. Мысовский совхоз потерял земли между Трахонеевым и Ивакиным, земли, отошедшие под сам канал от Хлебниково до с. Лихачево, земли под лагеря 2-го и 3-го участков. Помимо того, большую часть поля между Мысово и Котово, между ул. Парковая и пр. Пацаева, заняло управление 2-м и 3-им участками. Сейчас эта территория занята автомобильной в/ч.
Водохранилище залило 3 мысовские луговины, лишились и Мысовской гидроэлектростанции (по плотине гидроэлектростанции я с родителями ходил пешком на железнодорожную станцию Хлебниково, где была единственная поликлиника на округу) и кирпичного свинарника, которые взорвали при строительстве, перед заливом водохранилища. Свинарник было жалко, более ста свиней в нем могло содержаться. Перед взрывом стекла домов заклеили бумажными полосками, чтобы не разбились.
В Мысове, в бывшем старом клубе, на втором этаже поселили 2-х заключенных без лагерной охраны. Одна женщина – врач терапевт без одной руки. Ей дали 10 лет за неверно поставленный диагноз, повлекший смерть пациента. И назначенная к ней прислуга - тоже женщина с Урала из раскулаченных. Жили они вольно, врача на работу возили на коляске, запряженной лошадью.
Работал продавцом в мысовском магазине Петров Павел Павлович. Звали мы его дядя Паша. Сам он был из Костромской области, где так же работал продавцом. Как-то при ревизии нашли у него излишки, за что и посадили на 10 лет, а потом отправили на строительство канала. Работал он кладовщиком в столовой на 2-м участке (пос. Водники). После окончания строительства канала его освободили, он женился здесь и остался жить. Я с ним был близко знаком и до войны, и после. Он нам рассказывал, что заключенных кормили нормально, хотя местное население в то время жило бедновато и голодновато. Одевали заключенных в добротную одежду, порядок был полный. Если бы плохо кормили заключенных, то даже тачку с землей руках просто не удержишь, не то, что копать землю по 8 часов.
Управление 2-м и 3-м Котовскими участками находилось в большом 2-х этажном доме. Рядом с ним была артезианская водокачка, магазин и ряд подсобных, хозяйственных строений. В управленческом доме, со стороны шоссе располагалась терраса с нишей, в которой перед вводом в строй канала был установлен действующий макет этого участка. На макете было показано, как проходит поезд по мосту, как под мостом одновременно с поездом проплывают теплоходы в две стороны. Такое представление периодически повторялось на радость местным детям.
Канал в нашей местности начали копать с лета 1933-го года. Сначала вскрывали размеченную поверхность. Полезный слой почвы вывозили на телегах в низины и овраги. Копали в основном лопатами, кирками и увозили глину и песок в сторону от канала.
Вдоль канала от ст. Хлебниково и до с. Лихачево с двух сторон будущего русла канала, проложили железные дороги. Через реку Клязьму сделали бревенчатые мосты. Грунт грузили на железнодорожные платформы, и паровозик развозил его в основном для железнодорожной насыпи, которую готовили для возведения мостов через канал и р. Клязьму. Потом уже по насыпи и мостам положили шпалы и рельсы и пустили поезда.
Для выемки грунта применялся метод перевалки, когда грунт перекидывался и поднимался все выше и выше. Прокладывали широкие доски и по ним на тачках возили грунт. Тачка была на одном металлическом колесе с бортиками по бокам. Чтобы возить такую тачку и не завалить её на бок, нужна была сила и сноровка. Насыпи имели отлогие склоны, по которым уже лошади возили грунт к железнодорожным составам.
После того как докопали до дна будущего канала, которое представляло собой ровную горизонтальную поверхность, начали укреплять берега от оползания. Вбивали пропитанные нефтью сваи вертикально, затем связывали металлическими скобами продольные бревна в виде шпал.
Строили заградворота, пока еще не было воды. Это сложное сооружение на 2-м и 3-м Котовских участках было только одно. Полукруглые баки заградворот делали из железобетона. Секции заградительных трапеций тоже делали из железобетона, их внизу у основания на дне канала укрепляли на шарнирах и укладывали друг на друга. Как укладываются фишки домино, после того как их поставили вертикально и толкнули первую. Вверху, когда вторая секция будет поднята, то её с двух сторон закрепляют замками в виде крючков из стальной пластины. Верхние части фермы связаны стальной цепью, звено такой цепи весит не менее 5 килограмм, а в сечении 30 мм. Эту цепь, когда поднимают заградительные фермы, тянет лебедка, приводимая в движение мощным электродвигателем. Я принимал участие в пробном подъеме заградворот в годы войны.
Заградворота и до войны и во время войны были, как и мосты, охраняемыми объектами. Для строительства заградворот потребовалось много песка, цемента и арматурных стальных прутьев. Песок брали на луговине напротив мысовской конюшни. Лошади везли телеги с деревянным кузовом одна за другой. На телегах ехало по 3 заключенных с лопатами без конвоя, они выкапывали ямы глубиной около 3-х метров, грузили песок на телеги. Песок там был очень чистый, без камней, глины и крупных включений. Целое месторождение песка. Когда-то в давние годы, река Клязьма протекала по левой стороне поймы, но с годами, в результате вращения Земли, русло реки смещалось вправо, и его прибило к высокому правому берегу. Река оставила после себя наносной чистый речной песок.
Мне в 1935 году приходилось проходить около перемычки пешком по дну выкопанного канала. Ширина реки Клязьма была 10-15 метров, глубина 0,5 – 1 метр. Дно канала было ниже дна Клязьмы на 5 метров. Чтобы вода реки не заполняла дно канала, при строительстве реку не трогали. И она продолжала свое течение выше дна канала. Отсюда и получило это место название «перемычка». Когда пришло время заполнять канал волжской водой, когда уже построили шлюзы, заградворота, тогда запрудили реку Клязьму около деревни Ивакино. Поскольку Клязьма отличалась медленным течением, то было достаточно времени, чтобы скопать перемычку, то есть ликвидировать её и сравнять дно реки с дном канала, и уже только тогда начали заполнять канал. Уровень воды довели до 4-х метров и пустили судна с камнями, которыми поочередно по участкам, начиная с Дубны, стали обкладывать берега канала, которые до этого были обложены бревнами. На это ушло около миллиона кубометров камня.
Когда уложили камни, начали качать воду из Иваньковского водохранилища и заливать канал и водохранилища. Уровень воды поднялся на 2 метра от затопленного верхнего уровня Клязьмы. Канал стал глубиной 6-7 метров. Заполняли канал водой почти 2 года, начали весной 1936 и закончили в июле 1937 года. Тогда и пустили теплоходы по каналу. Во время заполнения Клязьминского водохранилища, мы, ребята, ходили по затопленному лугу пешком, там было тогда по колено, но уже развелось много ракушек. Были и глубокие участки - в местах, где добывали песок.
Канал Москва-Волга прошел прямо посередине станции Хлебниково, новую станцию сделали ближе к Шереметьевской. Потом, когда залили канал, открыли железнодорожную остановку "19 километр", переименованную потом в платформу "Водники". На месте железнодорожного переезда у платформы "Водники" раньше был металлический мост, под которым ходили поезда. Сейчас от старой железной дороги остался только мост через Клязьму, по которому ездят автомашины на "Островок".
Когда открывали канал, нас - ребят из Мысова, прокатили на грузовом автомобиле. Это была полуторка с открытым кузовом. Нас посадили на скамейки и повезли. Это была моя первая поездка на автомашине, так как в совхозе Мысово не было автомашин, а было много лошадей. Провезли нас через железнодорожный переезд мимо деревни Щапово, на Дмитровское шоссе, по новому шоссейному мосту через канал, мимо деревни Капустино и обратно. Впечатление было незабываемое. Вид для нас новый, широкий, да и поездка с ветерком.
На 3-м участке была глубокая выемка. Это от железной дороги и за селом Лихачево, особенно от заградворот до Лихачево и далее. Село Лихачево стоит на высоком месте, и копать там приходилось очень глубоко. Там выемка была в четыре яруса. Теплоход проходит это место как будто в ущелье в горах.
Приезжал посмотреть на построенный канал и К.Е. Ворошилов со своей свитой на конях в районе 3-го участка. Ехали они вдоль усадьбы Мысово по дороге, которая была проложена до д. Ивакино и до Траханеево. Ребята, узнав, бежали босые сбоку процессии и кричали Ворошилову: «Ура!», он обернулся и передразнил их, тоже крикнув им в ответ «Ура!».
Как только пустили канал, то на перемычке сделали лодочную переправу, казенную. С оплатой по билетам. Траханеевские, Тереховские и Ивакинские переправлялись на лодке, чтобы попасть на железнодорожную платформу «19 километр» - теперь «Водники», а также в мысовский клуб в кино или на танцы.
Канал проектировали с умом и знанием дела. Ни одна река, пересекающая канал, не пропала, так же как и река Клязьма. В Пирогово сделали плотину и вода, как и раньше, в том же объеме продолжила свое течение. Населенные пункты, отрезанные каналом, не вымерли. На канале делали лодочную переправу или паромы, и это все надежно работало. Стоил перевоз 3 копейки, что было совсем не дорого. Сейчас все это поломано, не осталось ни одного парома, а лодки только частные не с гарантированной переправой и отсутствием спасательных средств, и то кое-где.
Освободившиеся лагеря для заключенных на 2-м и 3-м Котовских участках решили по-хозяйски использовать. Бараки и дома ведь остались, и были еще пригодны для проживания.
На 2-м участке начали строить судоремонтный завод, который потом стал называться ХСРЗ. На 3-м участке для строительства в Москве Дворца Советов построили завод камнеобработки. Людей набирали по вербовке, как на Дирижаблестрой. Со всех концов СССР приезжали люди и обживали новое жилье в виде бараков. Сначала провели железнодорожную ветку до будущего завода камнеобработки. Она пролегла вдоль канала по селу Лихачево и через завод №207 - ныне ДНПП, на станцию Марк. Затем сделали причал на канале для барж, которые должны были возить камни для обработки. Пристань была напротив поселка Глубокая Выемка, там, где сейчас школа №7. Пока еще не завезли необходимые станки для обработки камня, завод временно осваивал другую продукцию.
В одном из домов возле завода был открыт маленький музей, в котором демонстрировался макет проекта Дворца Советов. На нем можно было увидеть все помещения, статую Ленина наверху, где что будет располагаться, что в голове Ленина, что в кольце, на котором он стоит, что в его руке. В Москве же, где раньше был храм Христа Спасителя, начали уже возводить остов дворца из стальных швеллеров большого размера. Уже подняли их до 6-го этажа.
А завод камнеобработки приступил к выпуску глиссеров, таких, как был показан в фильме «Вратарь» и аэросаней, как в фильме «Семеро смелых». Глиссеры спускали на воду в Мысове. Там сделали напротив конюшни рельсовый спуск, и тележка, на которой был глиссер, скатывалась в воду водохранилища. Она удерживалась упорами, а глиссер оказывался на плаву. Так спускают и другие водные судна. Аэросани делали в 1939 году, они использовались во время войны с Финляндией.
С 1937-го года по каналу начали курсировать различные теплоходы, однопалубные, двухпалубные и трехпалубные. Они строились сериями. Самые маленькие прогулочные суда получили названия Чкалов, Громов, Водопьянов, Коккинаки, Байдуков, Беляков. Средние: Молоков, Каманин, Доронин и др. Большие: И.Сталин, К.Ворошилов, М.Калинин.
Мы, ребята, стояли на берегу и махали руками людям, проплывающим на теплоходах, они махали нам руками в ответ. Было радостно и интересно. На теплоходах играла музыка и на палубе люди танцевали. Любимым развлечением ребят было качаться, плавая на волнах. А волны были крутые. Особенно когда теплоход проплывал близко к берегу. Некоторые смельчаки подплывали совсем близко к теплоходам, что было очень опасно.
Под действием волн и времени берега канала, обложенные камнями, в некоторых местах стали осыпаться и образовались промоины. Их путейные службы вновь засыпали камнями, укрепляли берега. Но разрушение продолжалось, и тогда берега обложили железобетонными наклонными плитами. Они тоже оказались недолговечными, пришлось вбивать железобетонные сваи и делать облицовку из вертикальных блоков. Они и сейчас стоят, но на участке канала от Дубны до Икши еще остались берега выложенные камнями. Склоны канала, и низкие, и многоярусные, обложили дерном, укрепили его, сделали между ярусами кюветы и сточные желоба. Засадили берега кустарником деревьями.
Еще до войны, в 1940-м году на перемычке, на берегу канала напротив деревни Ивакино начали строить нефтепровод до строившейся нефтебазы. Сначала построили высокий причал, потом в траншею вкопали стальные трубы, которые и сейчас лежат. Но почему-то нефтепровод не закончили, а нефть стали привозить на танкерах в Ивакинский залив, предварительно углубив фарватер до нефтебазы. Так нефть возили всю войну, и после нее. Другой путь доставки нефти был по железной дороге от станции Лобня. После войны от села Павельцево до канала прорыли рукав, что позволило баржам подплывать в нефтебазе и уплывать от нее по разным путям. Образовался островок в форме треугольника, прозванный в народе «остров любви и страданий». Для прохода от села Ивакино через Клязьму в Павельцево сделали понтонный разводной мост, который катер разводил на время прохода танкеров в ту или другую сторону.
Началась война 1941-45 годов. Сваренный остов Дворца Советов из стальных швеллеров срезали автогеном и пустили на изготовление противотанковых ежей для защиты Москвы. Канал превратился в водную артерию, снабжающую Москву необходимыми товарами и сырьем, в том числе хлебом, углем, нефтью.
Зимой 1941 года, когда немецкие войска подошли к станции Лобня, Клязьминское водохранилище от Хлебникова до Новосельцева заминировали. Были установлены и проволочные заграждения. Железнодорожный и шоссейный мосты тоже были заминированы и находились под военной охраной.
Наступила весна 1942-го года. Немцев отогнали от Москвы. Я учился тогда в 6-м классе, мне было 15 лет. По знакомству меня взяли работать на канал электромонтером. Много ума для работы не надо было, но добросовестно относиться к работе и уметь её делать было необходимо. Добросовестно - это значит вставать ежедневно в 4 часа утра, без выходных и идти на работу. А потом еще и в 7 часов вечера.
Трудовую книжку мне не выдали, видно не положено было по годам, но дали одновесельную лодку, почти новую, красивую, со спасательным кругом из пробки и 2 весла с уключинами. Дали форменный костюм из хлопчатобумажной ткани, черные брюки, китель, брезентовые сапоги, когти электромонтера, контрольную лампу на 220 Вольт и инструмент. Правда, никак не могли подобрать кепку матроса - все были велики, пришлось ушивать. А кепка была с козырьком из черного глянцевого картона. Костюм был тоже великоват. Со стороны я выглядел как «Стрелка» из кинофильма «Волга-Волга». Но на это я не обращал внимания, я был как большой.
Мне дали самое ценное – транспортные продовольственные карточки, которые гарантированно отоваривались во всех концах СССР. Хлебная карточка – 600 грамм черного и 200 грамм белого хлеба. И продукты всякие. Белого хлеба в магазинах не было, но 800 грамм черного давали каждый день. Остальные продукты: крупы, сахар и др. полностью отоваривали, не то, что в Мысовском магазине - только хлеб, наполовину с картошкой давали как рабочим, так и иждивенцам. Я отоваривался на 3-м участке. Около заградворот и бани была палатка, и там давали продукты только канальским рабочим. Для того военного времени это было очень значительным.
Мой участок, который я обслуживал, был от села Лихачева до села Троицкого. Я должен был обеспечивать навигационное освещение этого участка в ночное время, так как по каналу днем и ночью в Москву везли различные грузы, как продовольствие, так и другие товары: дрова, уголь, плоты с бревнами, баржи допотопные. Их тянули буксиры. Плоты длинные, а на них шалаши для сопровождающих, баржи, сцепленные попарно, на них целые семьи с детьми.
Движение было очень интенсивное, шлюзы не успевали пропускать эту вереницу судов и плотов. Движение шло круглые сутки, но больше ночью, так как днем немецкие самолеты канал бомбили.
На берегах канала через каждые 250 метров установлены сигнализационные знаки: на одном берегу зеленые, на другом – красные так, что штурманам было ясно, в какую сторону вести судно. Иначе ночью без светосигнализации можно врезаться в берег. Канал не прямой, как стрела, много поворотов. А на водохранилище установлены буи, которые тоже сигнализируют разными цветами своих фонарей, где находится фарватер. Мосты имели сигнальный фонарь посередине вверху.
По водохранилищу было особенно опасно плавать. Вроде от берега до берега далеко, но фарватер шириной, как и на канале. По водохранилищу тоже была прокопана выемка, на такую же глубину, как и на канале. Несколько раз дровяные плоты и плоты из бревен садились на мель напротив деревни Капустино, около Дмитровского шоссе.
Буи ставили в строго определенных местах. Для их электропитания применялись сухие элементы, из которых я делал батареи на 6 Вольт. На верху буя (бакена) был установлен круглый фонарь с нужным по цвету стеклянным фильтром в виде стакана. Стояло реле для экономии электроэнергии.
С электропитанием было туго, а потом и вовсе перестали давать сухие элементы и решили применять кислотные. С ними была одна морока. На берегу я разводил в нужной пропорции раствор кислоты и заливал его в жестяные банки, вставлял в банки крышки с электродами и двумя клеммами для проводов. Потом эти конструкции с жидкостью грузил в лодку, привозил к бакену и осторожно, чтобы не расплескать, по одной банке, которая весила примерно 3 килограмма, погружал в ячейки на дне бакена. А бакен был полтора метра глубиной. Кислота была опасной, и приходилось работать в резиновых перчатках. На водохранилище почти всегда были волны, кислота выплескивалась, ведь крышка была не герметичная, и банка снаружи становилась склизкой, так что трудно было её удержать в руках. В бакене я соединял эти банки в батареи. На берегу было работать намного легче.
Вдоль берега канала стояли столбы с электрическими проводами. От столба через предохранитель кабель подключался к познавательному знаку (так работники канала называли береговые навигационные знаки) в виде стального шкафчика, внутри которого была лампочка, а с двух сторон стеклянные цветные линзы. Шкафчик спереди открывался специальным ключом, для того чтобы можно было заменить лампу. И в войну хватало хулиганов, которые били линзы, а на бакенах что-нибудь ломали или разбивали стекло фонаря.
До 1941-го года электромонтеры и бакенщики были только мужчины. Для работников канала были построены путейные дома, одноэтажные, уютные. Жившие в них рабочие имели огороды, держали коров и других домашних животных. Вдоль берега канала были поля и зоны, принадлежащие каналу. На них можно было запасти на зиму сено, а на огороде вырастить овощи. В войну мужчины ушли на фронт, а женщинам почти невозможно освоить специальность электромонтера. Вот и взяли меня на работу, от нужды. Я умел ловко лазить на столбы, пригодилась практика лазания на деревья за грачиными яйцами. А тут когти! Главное, чтобы сапоги были бы по ноге и когти среднего размера. Столбы были разного диаметра. Когти не должны на ноге шмыгать, иначе беда. Монтерский пояс тоже необходимая принадлежность, без пояса работать на высоте невозможно. У пояса имеется стальная цепь, которую или сразу пристегивают вокруг столба, или когда ты уже на высоте и нужно двумя руками работать. Когда пристегнут цепью, можно даже откинуться от столба назад и делать что требуется. Сапоги, когти, пояс и цепь должны быть подогнаны в меру и надежны.
В 1942 году еще до открытия навигации по каналу меня включили в бригаду по траливанию фарватера канала. На нашей Химкинской дистанции был свой теплоходик, который стоял на перемычке, и был свой капитан, моторист и один матрос. Весной 1942 года не все мины смогли вовремя разминировать на водохранилище, и часть мин ушла на дно. Нужно было проверить, нет ли под водой того, что может нанести ущерб судоходству.
На задней части катера, на корме, привязали трал в виде семи метровой фермы, по краям которой на стальных тросах опускались через лебедочные редукторы две «рыбины» (чугунные чушки в виде бомбы, весом по 40 килограмм). Вот так и плавали вдоль Новосельцева до порта Химок туда-сюда, искали зацепы. Один раз недалеко от Дмитровского шоссе подцепили мину, и она, взорвавшись, обдала катер водой. Другой раз за что-то зацепились, да так, что погнулись перила катера.
Когда траливание закончилось, а длилось оно не меньше недели, катер поставили на перемычке, где была стационарная мастерская для ремонта бакенов, реле и другого оборудования. В этой мастерской я работал зимой 1942 года после занятий в школе.
Как у электромонтера-бакенщика, у меня было много разных обязанностей. Каждое утро я ходил или плавал на лодке к заградворотам и выключал электричество по всему 2-му и 3-му Котовским участкам. Вечером наоборот - включал. Внутри машинного зала заградворот была электрощитовая. Ручные рубильники находились на 3-х метровой высоте, и нужно было специальной деревянной штангой с крючком на конце включать и выключать их.
Вечером нужно было убедиться, что все познавательные знаки горят. То ли пешком, то ли на лодке нужно было проплыть от Мысова до Лихачева и обратно - до Троицкого, где я включал или выключал бакены. Если какой-то познавательный фонарь не горел, его нужно было отремонтировать, т.е. устранить неисправность. Труднее всего было ездить зажигать вечером и гасить утром бакены. В любую погоду, в дождь, ветер я выплывал от Мысова, от «Белого дома», где была у меня запертая на замок лодка, и плыл к каналу, далее по нему к Клязьминскому водохранилищу, и до Троицкого.
Если стояла тихая и теплая погода, то плыл быстро, но всегда считал: вот проплыл один пролет, 50 метров, вот проплыл еще 250 метров, где стоял познавательный знак, вот скоро железнодорожный мост. А на мосту охрана. Чтобы проплыть под ним, нужно причалить к берегу и показать пропуск. Охранник давал добро, и я проплывал. Иногда меня уже узнавали, так как я плавал 2 раза в день, утром и вечером, в одно и тоже время, и причаливать не требовалось.
Хуже было, когда шел дождь, а еще хуже, если с ветром. Ветер, особенно северо-восточный, разгонял по каналу волны с бурунами. Лодку приподнимало и шлепало всю дорогу. А на водохранилище еще хлеще. Там волны были более агрессивные и крутые, простор для них шире, разгул больше. Да и бакены стояли не в один ряд, а по бокам фарватера. Так что приходилось лавировать в движении, направляя лодку прямо против волн, сначала к одной стороне, а потом, проплывая бакен, направлять лодку по волнам. Это, конечно, дольше, но усилий меньше.
Бакены – это большая металлическая бочка диаметром в метр и полтора метра глубиной. Он качается на волнах, но имея сноровку, я подплывал к нему, подцеплял лодку к кольцу на бакене, закручивал цепь на узел и, ловко подхватив боковую стойку бакена, вскакивал на него и включал или выключал освещение. Резиновых сапог мне не давали, да я и вообще не знал об их существовании, а брезентовые, хотя и головки у них были кожаные, все же промокали. Но было лето, тепло.
На самом широком месте Клязьминского водохранилища, около деревни Капустино, дважды садились на мель плоты. Один плот из дров, другой - звено от плота из строевого хвойного леса. Пока власти сорганизовались, чтобы снять их с места, местные жители разобрали их по дворам, а от плотов остались лишь воспоминания.
Хуже всего было, когда лил дождь. От дождя мне выдавали брезентовый плащ, вроде того, что показывали в фильме «Веселые ребята» на извозчике катафалка, который вез джазовую группу Утесова. У плаща этого вес в сухом виде килограмм 6, а когда он намокает под дождем, то рукава становятся несгибаемыми, как будто этот плащ пропитали в цементном растворе. А грести-то нужно, а рукава совсем не гнутся. В общем, не только не удобно, но просто тяжело.
И такая работа ежедневно в течение двух навигаций, а это минимум 10 месяцев. От перемычки до последнего бакена в селе Троицком 3 километра, от перемычки до Лихачева, тоже 3. Итак, 4 раза по 6 километров, получается, по 24 километра каждые сутки.
Помимо обеспечения освещением водного пути были и другие заботы и обязанности. На перемычке, в сторону нефтебазы танкеры своими мачтами рвали электрические провода. Приходилось их натягивать вновь. Я подготавливал по 120 метров одножильного провода, 2 бухты, расплетая их из кабеля. Потом лез на столб, обрезал конец старого провода, привязывал к нему новый. Так же со вторым проводом. Потом привязывал их к изоляторам, предварительно подняв их на столб по одному. А бухты в это время лежали под столбом. Затем я грузил обе бухты с проводами в лодку и плыл с ними на другой берег. Там, распрямив провода, я шел с ними метров 50 к другому столбу и так же по одному поднимал провода на 2 изолятора, подвязав их так, чтобы они могли по петле скользить. Потом, применяя веревочные домкраты-лягушки, или как их называли, блоки, по одному проводу натягивал провода так можно сильнее, чтобы не было провеса над перемычкой. Там длина была более 50-и метров. Натянув один провод «лягушками», привязываю его крепко к изолятору и соединяю к проводам электросети. Потом так натягиваю и соединяю 2-й провод. На всю эту процедуру уходило до 2-х часов. Я же был один. Когда происходил обрыв проводов, я заявлял об этом начальнику дистанции, он подавал жалобу в пароходство. Но все равно провода два раза обрывали.
Другой моей обязанностью было вылавливать топляк на фарватере. Топляк – это ствол дерева длиной 7 метров, который так наводенеет, что совсем не ложится на дно, а стоит вертикально в воде и только клюет, как поплавок. Вот его-то я и должен был увезти к берегу. Но это не спасало положения, он опять же течением будет оттащен на середину канала, поэтому необходимо было его вытаскивать на берег.
У меня с собой в лодке был пучок алюминиевой проволоки и, когда я обнаруживал топляк, то подплывал к нему кормой, погружал обе руки в воду. Подхватывал его вверх и тут же скручивал проволокой. После этого я крепко привязывал топляк веревкой к лодке, садился за весла, начинал грести, а лодка ни с места. Долго приходилось грести и раскачивать топляк, прежде чем он принимал горизонтальное положение и давал ход лодке. Очень медленно плыла лодка. А бывало, я находил топляк у железнодорожного моста, и сколько времени мне нужно было, чтобы притащить его к Мысовской водокачке, где я с помощью брата его распиливал по одному метру и оттаскивал к своему сараю, который был от берега метрах в 150-и. Там метровое бревно распиливали пополам и складывали в виде колодца, чтобы поленца просушились за лето. Зимой ими топили печку. С 2-х метровыми поленьями, которые тоже попадались, было намного легче.
Были и непредвиденные случаи, когда жизнь подвергалась прямой опасности. Однажды перестал гореть фонарь посередине шоссейного моста Дмитровского шоссе через канал. Этот мост называли Сталинским или «горбатым». Нужно было наладить сигнальный фонарь. Мост охранялся, но у меня с собой всегда был пропуск. Я оставил лодку около моста, а сам, взяв с собой запасную лампочку и монтажный пояс, пошел по пешеходной части моста к его середине, где был фонарь. Перегнувшись вниз, я хотел руками достать барашек крышки фонаря. Крышка с линзой открывалась вбок, но руки мои, как бы я ни нагибался вниз, не доставали даже крышку фонаря. Я и до этого цепью монтерского пояса пристегивался к поручням ограждения, чтобы не перевернуться и не полететь вниз головой в канал. Было высоко, и еле-еле была видна рябь воды.
Тогда я, ничего не придумав, начал на цепи спускаться ногами вниз. Получилось неплохо, я спустился, повис на цепи так, что руки были как раз на уровне фонаря. Было удобно, и я отвернул немного винтовой барашек, открыл крышку, заменил лампочку, и она тут же зажглась. Закрыв снова крышку с линзой, я закончил дело. Я начал подтягиваться вверх на руках, но у меня ничего не получилось. Тогда я посмотрел вниз – было очень высоко, и если я отстегну цепь, то упаду, расшибусь о воду и не выплыву, так как на мне одежда, сапоги и тяжелый монтерский пояс с цепью. Я еще раз попытался подтянуться, но вытянуть себя на уровень живота так и не смог. Я снова стал думать, как мне быть, прыгать вниз, рискуя погибнуть или кричать до того момента, пока кто-нибудь меня не услышит и не спасет из этого положения.
Пешеходов на мосту почти никогда не было, машин совсем мало, а охранники моста в своей сторожке не слышат. Так я висел не менее получаса, пока случайно, на мое счастье по мосту не проходил какой-то человек. Он услышал мой крик, подошел, посмотрел через перила вниз и, поняв сразу, что случилось, вытянул меня за обе руки. Я этого дядю поблагодарил, пошел к лодке и поплыл домой довольный, что исправил фонарь, и все благополучно закончилось.
Однажды, весной 1942-го года начали готовиться к навигации. Нужно было зачем-то проверить, правильно ли подключены провода на столбе от кабеля заградворот. На заградворотах электродвигатели работали от 380 Вольт, а в сеть по каналу подавали 220 Вольт. Это был 1-й столб от заградворот в сторону Хлебникова. Полез я на столб, взяв с собой контрольную лампу, резиновые перчатки, при поясе и с когтями. Столб был не обычный, а с опорой, пасынком. Добрался я до верха столба нормально, уверенно. Достал контрольную лампочку и начал поочередно притрагиваться к проводам. Там было три провода. Два из них должны быть на напряжение 220 Вольт, для освещения береговых будок (фонарей). Я дотянулся до первого провода, лампа горит. Стал дотягиваться до верхнего и вытянул руки так, что мои запястья стали вне перчаток и оголены. Я коснулся концом провода контрольной лампы третьего верхнего провода на столбе, и в это мгновение меня так ударило током, что я выронил лампу, откинулся от столба, и только цепь, на которой я был закреплен, не дала мне упасть вниз. Я ощутил сильную зубную боль, одурение головы, и во рту какой-то кислый вкус, как будто я облизал оголенную палочку, опущенную в муравейник.
Внизу за мной наблюдали 3 человека. Потом, осознав что со мной произошло, я узнал и причину случившегося. Из-за того, что запястье оголилось, провод коснулся моей руки. Монтерские когти же вцепившиеся в столб, касались стального уголка, который прикрывал спускавшийся вниз кабель, это была «земля». Так что получилось, что ток шел от руки через ногу на землю. Я очухался, слез со столба, подошедшие что-то говорили мне, но я не помню что.
После этого, когда бывала какая-либо опасность, то ли когда повисну, то ли ноги не так стояли на когтях, или когда спускался со столба, то во рту я всегда ощущал кислоту. И так было очень долго.
В 1942 году, вечером, осматривая берег в районе с. Лихачево, я обнаружил, что один познавательный знак не горит. Я ходил пешком от заградворот в сторону с. Лихачево по своей стороне, т.е. где само село, и мне было видно, какой фонарь не горит.
Не горел фонарь на лихачевской стороне. Я запомнил его и на следующий день поплыл к нему на лодке. Я специально не выключил электричество по этому берегу канала (на каждую сторону канала были свои рубильники). Подошел к фонарю, стал открывать дверцу, меня немного защипало электричество. Это часто бывает из-за плохой изоляции. Лампа не горела, и я заменил её на новую. Но и новая не стала гореть. Столбы с электропроводами были установлены на 3-м ярусе канала. Это было на знаменитой Глубокой выемке. Я поднялся по террасам к столбу и полез на него. Долез до верха, где находился патрон с предохранительной пробкой. Вывернул её, и как обычно делают, так как другой у меня не было, навернул проволоку и ввинтил пробку на место. Но проволока тут же сгорела. Тогда я, не придумав ничего лучшего, вставил в патрон гвоздь, оказавшийся у меня в кармане кителя, чтобы он работал вместо предохранителя и пропускал ток.
Довольный своей сообразительностью я стал спускаться со столба, цепь я не снимал до самой земли. Как только я ступил ногами на землю, меня затрясло, как будто на вибростенде. Меня трясло так первый раз в жизни, и я не понимал, что делается. Не осознавая, что случилось, я машинально двумя руками отстранил цепь от столба. Меня стало меньше трясти, и я, отомкнув собачку замка цепи, полностью освободился, но трясти все не переставало, хотя и стало полегче. Я отошел от столба метра на два, и тряси меня перестало совсем. Мне пока еще не было понятно, что со мной произошло. Очухавшись, я начал подходить к столбу и увидел, что стальной уголок, которым был прикрыт кабель, идущий со столба вниз к фонарю, трижды пробит бронебойными пулями. Кабель под ним тоже был перебит и касался оголенной жилой уголка, идущего в землю.
Сообразив, что мой гвоздь вредит электросети, я начал комками земли и камнями сбивать его. На пятый раз мне удалось сбить гвоздь и устранить замыкание. На время познавательный знак перестал работать. Устранить такую аварию самостоятельно я не мог, нужно было менять кабель. В 1941 году в этом месте шли воздушные бои, и пули не разбирали, где столб, где еще что-либо и попали точно в стальной уголок. А может быть, немецкий самолет атаковал караван судов, идущих по каналу?
Иногда я пытался передвигаться по каналу на халяву, то есть цепляясь за лодку, которую привязывали сзади к баржам или плотам. Это когда я плыл от Зеленой Гавани к Мысово. Там плоты и груженые баржи медленнее плыли, и мне вполне удавалось к ним прицепить свою лодку. Из Мысова баржи шли быстрее, и соответственно редко удавалось к ним прицепиться.
Иногда наш путейный катер ходил, и я цеплялся к нему веревкой за корму и доплывал до нужного для меня места. Но это было редко. Иногда я на веслах догребал до порта Речной вокзал, а оттуда, цепляясь за какой-нибудь катер, добирался обратно до перемычки.
В 1942-м году осенью на Клязьминском водохранилище не успели вовремя убрать бакены. Навигация шла до поздней осени, и неожиданно похолодало и воду сковало льдом. Как правило, бакенам требовался ремонт. Их красили, ремонтировали то, что за лето сломалось. Решили снимать бакены, пробиваясь к ним через лед на местном ледоколе. Бакен стоит на месте, так как к днищу его прикреплена стальная цепь четырехметровой длины, на конце которой прикреплен груз в виде железобетонного куба весом 200 килограмм. Бакен цепляют к катеру, груз подъемником поднимают на катер, и так, по 5 - 6 бакенов приволакивают к перемычке, где была наша ремонтная база. Но наш ледокол оказался слаб и не смог пробиться к бакенам. А лед был уже 7 сантиметров.
Было холодно, я забился в машинное отделение, где было потеплее. Катер отходил ото льда, разгонялся и всей своей массой наваливался на ледяное поле, давил лед немного, проваливаясь в воду. Так, пройдя только до Хлебниковского госпиталя, наш корабль показал свое бессилие. Как бы ни надрывались дизели в несколько сот лошадиных сил, их не хватало. Мы повернули назад, не подцепив ни одного бакена.
Навигация 1943 года началась рано. Сначала прошел ледокол от Икшинского водохранилища, взломал лед, дали воду в водохранилища через шлюзы, и пошли первые баржи. Я тоже готовился к навигации уже по известному плану. Батареи, составленные где из сухих элементов, где из кислотных, почти сдохли, и нужно было их менять, чем я и занимался. На сухопутном участке ремонтировал познавательные знаки: менял разбитые линзы на новые, вкручивал электролампы, которые я на зиму убирал. Моя лодка было полна всего: и линзы, и провода, и лампы, сухие элементы, когти, пояс и брезентовый плащ.
Уже через много лет после войны линзы познавательных знаков стали предохранять снаружи металлической решеткой из толстой проволоки. А на бакенах стали устанавливать фотоэлементы, которые выключали лампы с темнотой и включали с рассветом. И еще бакенщиков снабдили бензиновыми двигателями. И конечно, работать стало намного легче.
Однажды, за мостом Дмитровского шоссе, напротив деревни Капустино, я обнаружил рыболовную сеть, которая могла накрутиться на винт теплохода. Я, конечно, её выловил и привез в Мысово. Каким-то образом рыболовам удалось меня найти, и они пообещали за сеть выкуп, унесли её, но обманули.
За время работы было много всяких случаев. Один был вообще ни на что не похожий. Как-то прихожу утром на берег, где я причаливал и запирал на замок стальную цепь, а лодки нет. Я туда-сюда, к своему начальнику Катальникову. Доложил ему, что случилось. Канал был, как и железная дорога, объект важный, на военном положении. И лишить меня моего "паровоза" – это было уже слишком. А лодок на ходу в нашей местности не было. Подключили участкового милиционера, и с ним и с моим начальником стали предпринимать экстренные меры.
Кстати, у меня за 2 года было 2 начальника Химкинской дистанции. В 1942 году с весны был Чернышев А.И.. Но когда в июне на Химкинском водохранилище, почти напротив Речного вокзала, баржа с хлебом налетела на противотанковый еж, который пробил ей днище, и баржа затонула, его отправили в штрафбат на фронт. Больше о нем ничего не было слышно. Второй был Катальников Н.А.. Он был пожилой, и на фронт его не брали.
Милиционеру кто-то подсказал, что около лодки околачивались Ивакинские ребята. Ивакинцы приходили в Мысовский клуб в кино. Даже сказали, что это дело рук Матрохина Витьки. Взяв на перемычке казенную лодку, мы втроем поплыли в Ивакино. Дом Матрохиных мы нашли легко, он был посередине деревни. Пришли, и милиционер прямо спросил: «Где лодка?». Родители вроде сказали, что не знают ни про какую лодку. Тогда мы с участковым прошли в огород за дом, лодка была там. Лодку мы спустили на воду, весел у меня с собой не было, тогда меня взяли на буксир и доставили в Мысово, к Белому дому. Что было с похитителем, я не знаю, ему тогда было тоже лет 14-15. Я и раньше знал Матрохиных. Был Матрохин старший, с 1922 года. Он был на фронте, пришел с войны живой и долго еще жил городе Долгопрудном.
Ивакинцы и до революции и после, и даже после войны учились в Мысовской школе, называемой Котовской, так как Мысовский помещик построил школу на территории поместья в Мысове, напротив "Горелой дачи".
Летом 1943 года я часто менял сухие элементы в бакенах. Мне снова стали их давать на складе для замены прошлогодних. Я проверял, как горят лампы, и если тускло, то проверял поочередно каждый элемент контрольной лампой внутри бакена и выявлял вышедший из строя.
Как-то раз, в один погожий день, когда на небе не было совсем облаков и не дул ветер, я, плывя по каналу, разогнал свою послушную лодку до скорости 5 километров в час, так что она, рассекая воду, с боков создавала волны, и за кормой тоже были намеки на волны. Я радовался хорошему дню и хорошему настроению. Я только отщелкивал столбы, в уме считая от одного до шестидесяти. Часов у меня в то время не было никаких, они были большой редкостью. Я заплыл за шоссейный мост и причалил к первому бакену, что был на московской стороне. Было тепло. Солнце палило, и парило. Я разделся до рубашки, так было легче работать на дне бакена, который от жары тоже накалился, и на дне его было жарко. Я привязал лодку за кольцо, которое было на бакене, как бы причальное место. Цепь была надежной, стальной, и я привязал её на один узел, было же тихо, просто штиль. Лодка моя была полна всякой всячиной: элементы, плащ, брюки, рубашка, когти, в общем, все, что было необходимо.
Я залез в бакен и стал на его дне проверять и менять сухие элементы. На дне бакена, которое было на полтора метра погружено в воду, было прохладнее. По периметру бакена на самом дне были установлены 4 деревянных ящика с четырьмя ячейками в каждом для сухих элементов. Я проверял элементы и отбраковывал негодные, т.е. выработанные. Фактически это были элементы Вольта, и по классической физике каждый вырабатывал только 1,5 Вольта. Хоть убей, больше он никак не мог выдать, это закон.
Когда я вставал на дно бакена, то моя голова уже не высовывалась, такой он был глубокий. Свет проникал внутрь через люк, крышка которого откидывалась. Я сидел в бакене, делая свою работу, и не видел ничего кроме белого пятна света над головой. В бакене был полумрак. Через некоторое время я начал ощущать качку бакена, но подумал, что это прошел пароход. Качка усилилась, потемнело, блеснула молния над головой, и как будто по бакену ударил гром, даже в ушах загудело. Хлестнул сильный дождь, ливень, я закрыл крышку люка и притаился. Раскаты грома раздавались как залпы дальнобойных зенитных орудий во время налета немецких самолетов на Москву.
Чуть притихло, я высунулся из бакена и охнул от ужаса: моей лодки у бакена не было. Я огляделся по сторонам и сквозь еще идущий дождь увидел свою лодку на другом краю водохранилища у деревни Капустино.
Дождь почти перестал, посветлело. Я был в майке и трусах, одежда осталась в лодке. Недолго думая, я нырнул в воду и поплыл за лодкой. Это самое широкое место водохранилища. Плавал я неплохо, но в такую даль еще плыть не приходилось. Дождь, хоть и редкий, но крупный, бил по моей голове, но не очень больно, терпеть было можно. Я доплыл до мели и пошел пешком по дну, так как там было мне по пояс. Вдруг я увидел плавающую на боку на воде чайку. Я подошел к ней и обнаружил, что она поймалась на рыболовный крючок. Какой-то рыбак ловил на живца щуку, а попалась чайка. Освободив чайку от крючка, я её подкинул вверх, и она, хоть с трудом, но все же полетела. Видимо, ослабла.
В лодке было уже много воды. Все мои пожитки плавали в воде, только элементы были на дне. Благо, что весла были при лодке, и я, сев в нее на мокрую скамейку и чуть ли не по колено в воде поплыл к своему бакену. Волны били в нос лодки, ветер опять поднялся, и пошел крупный дождь с градом. Ветер усилился, и град лупцевал меня в спину уже ощутимо больно. Я греб что было сил. Лодка наполнялась водой, и когда я подплыл к бую, то она почти тонула.
Я выкарабкался на бакен, выловил плащ и привязал лодку теперь уже намертво и на цепь и на веревку, а сам полез в бакен. Там было теплее. Я надел рубашку, брюки, хотя мокроватые, накинул на себя железобетонный плащ и лег на ящик с элементами. Стало холодно. Капли дождя дробью барабанили по стенкам бакена и отдавались легким гулом. Что только не приходило в голову во время моего заточения в бакене. Как мне быть, что со мной будет, как спастись? Был вариант плыть голым на берег, который был ближе, то есть правый - там сейчас водная милиция. Другого варианта я не было. Я, скорчившись, лежал на жестяном ящике и дрожал мелкой дрожью.
Сколько прошло времени я не знаю, но вдруг мне послышалось, будто кто-то рядом говорит. Но я отбросил эту мысль, так как в этом месте плавал только я и под мост никого не пропускали без пропуска. Потом раздался стук о борт бакена. Даже не поверив, я встал, поднял крышку люка, взглянул и удивился. Солнце ярко светило, а около бакена плавала лодка, в которой сидели мужчина и женщина. Оказалось, что муж встречал свою жену у железнодорожной платформы «19 километр», так раньше называлась платформа «Водники». Она работала в Москве, а жили они в Горках. Мужчина подцепил мою лодку к своей. У них было ведро, и мы, вычерпав наполовину воду из моей лодки, поплыли к пристани «Зеленая Гавань».
Причалив к берегу, я вытащил все вещи из лодки на берег, мы опрокинули лодку на бок и вылили воду. Потом перевернули лодку обратно и поставили её на воду. Я сел в лодку и изо всех своих мальчишечьих сил погреб домой. При гребле я согрелся, да и на улице стало тепло. Причалил к берегу у канальского путейного дома, который находился недалеко от шоссейного моста в сторону Москвы, напротив Хлебниковского госпиталя. Там жил начальник дистанции. Я его застал дома и, доложив о случившемся, сказал, что больше работать не буду, ухожу учиться. Мне только что исполнилось 16 лет, и ни трудовой книжки, ни паспорта у меня не было. Меня уговаривали остаться, предлагали 2-х комнатную квартиру и все льготы, но я ушел, потому что хотел учиться в техникуме.
Проплывая Глубокую Выемку и вообще по каналу, люди испытывают сострадание к строителям за их тяжелый труд, гордость за такой подвиг и восхищение творением человеческих рук и природой вдоль всего пути плавания. Прогулки по каналу стали праздником. А там, где пролегла водная гладь канала и водохранилищ, они стали излюбленным местом отдыха, купания, рыбной ловли.
Конечно, выкопать такой канал – это был тяжелейший труд. Машин почти не было, все делалось руками, не всем строителям канала удалось выжить за 5 лет стройки. Конечно, люди болели и умирали, но не больше чем сейчас в годы перехода от социализма к капитализму. Люди сейчас умирают бесславно от многих причин и от пороков капитализма. Строителей канала будут помнить всегда и будет им памятником сам канал.
Аргунов Евгений Иванович
2007 год
