Аргунов Е.И. - "Жизнь в Мысово" (1930-40е гг.)
В июле 1930 г. сестра Клава вела меня в Мысово, где жили мои мать, отец и брат Виктор. Шли мы со станции Долгопрудная, так как следующая остановка была станция Хлебниково. С Долгопрудной было идти ближе и приятнее. Шли мы по тропинке, пересекающей поле (сейчас там Октябрьская улица - больничный комплекс). Вдруг на тропинку выбежал длинноногий заяц, остановился на тропке на секунду, а потом как дал стрекача к железной дороге!
Поле было засеяно рожью, сквозь нее проглядывали высокие грядки, на которых была видна крупная клубника. Потом я узнал, что еще до революции мысовские хозяева свои поля засаживали клубникой. Заяц пробежал в березовый лесок, растущий вдоль железной дороги. Тогда я еще не мог знать, что через несколько лет на этом месте похоронят моего отца. Там открыли кладбище, отец, который в 1933-м году попал под поезд около будущей железнодорожной остановки "19 километр" (сейчас - платформа "Водники"), был похоронен там одним из первых. После этого в Мысово кладбище у железной дороги стали называть Аргуновским. Потом, после войны, когда стали проводить железнодорожную ветку от станции Марк до Гранитного завода вдоль Савеловской железной дороги, то она прошла по кладбищу, и его диким образом закрыли, так что очень многие не смогли перезахоронить своих близких. Поэтому я символически взял земли с места могилы моего отца и вкопал эту землю в могилу моей матери.
Мои родители, Аргунов Иван Михайлович, 1897 года рождения, и мать, Аргунова (Кажохина) Елизавета Ивановна, 1897 года рождения, родились в селе Криушино между Бородином и Можайском (на Бородинском поле есть Криушинский редут). Там же в Криушине родилась моя сестра Клава в 1919 году и брат Виктор в 1922 году, а также мои дяди и тети.
Отец рано уехал из села в Москву, менял работу, переезжал с места на место, и вот я родился уже в городе Мытищи в 1927 году. Мать говорила, что у отца была своя маленькая комнатка в Москве на Малой Дмитровке. Когда мы с ней проезжали по этой улице, она всегда мне показывала: вот это наша комната была.
Отец мой по профессии был столяр-краснодеревщик, и видно, часто менял работу. Как уж он переезжал со всем нашим скарбом? А мебель у нас была хорошая, и в достатке.
Первые мои воспоминания относятся к тому периоду, когда мы жили на Лобне. Отец тогда работал на кирпичном заводе, потом жили в деревне Сумароково, потом в Хлебниково, потом переехал в Котово.
Там снимали комнатушку у Кузнецовых, Тюренковых и еще на "Маркиной даче", двухэтажном деревянном доме напротив нынешнего военкомата.
Первые мои жизненные неудачи случились именно на "Маркиной даче". Мать полоскала белье, а я разглядывал в речке плавающую рыбешку. И вдруг моя голова перевесила туловище, и я булькнул с мостика в реку. Мать не растерялась - и за мной. Захлебнулся я или нет - не помню, а вот рыбок помню.
Второй казус произошел со мной, когда мы жили у Тюренковых в Котово. Мать только что сварила суп или щи, поставила в комнате под окно. Мне перед этим купили игрушку - желтую дудочку. Она лежала на подоконнике, и я полез за ней и плюхнул одной ногой в кипяток. Было очень больно, я долго болел (и сейчас у меня остались отметины на ноге). Мать носила меня на закорках в больницу в Хлебниково, так как ближе больницы не было. Носила она меня по тропе, которая, не доходя до Котовской церкви, шла по оврагу наискосок на мысовскую гидроэлектростанцию (к плотине). А там, через плотину по мощеной дороге через Клязьму - в больницу на станцию Хлебниково
На северо-западе города Долгопрудного, начиная от перемычки реки Клязьмы с каналом, находилось богатое имение Мысово. Мысово - это географическое название местности, так как русло реки, дойдя до берега, где сейчас расположен поселок Водники, шло на юг и через 400 метров поворачивало на запад до лодочной станции водного комплекса ДМЗ, затем опять вдоль крутого берега до Мосэнерго. На образовавшемся лугу помещик выстроил кирпичное здание под свинарник. Свиньи оказались в кольце реки (все какая-то преграда!). Им там было удобно рыть мордами корни травы. Весной в половодье луг заливало. В северной части луга, находящейся на левой стороне реки, где пасли лошадей и коров, находились два озера: одно побольше, диаметром 60 м - глубокое, вода чистая, в нем было много щук, а второе - маленькое озерце, заросшее лилиями и кувшинками. Оно соединялось с большим озером маленькой перемычной шириной 3,5 метра. Плавать мы, ребята, научились на этой перемычке. 3,5 метра надо было переплыть как-то. Сначала - с надутой наволочкой, потом - по-собачьи, а затем уже кто как мог.
Саму Клязьму около скотного двора мы переходили, засучив штанишки, а дальше шли по лугу примерно 400 метров. Ели все съедобное, что попадалось по дороге: дикий чеснок, анис, щавель, сахарный дягель, горчицу и даже конский щавель. Но его много не съешь, он очень вяжет во рту.
Река Клязьма была и до постройки канала узкая и мелкая. Иногда местами глубина доходила до двух метров, а ширина - 4 метра. Как правило, правая сторона реки высокая, а левая - отлогая, а иногда наоборот, но местами и редко.
Начиная от села Подрезково (с верховьев реки Клязьмы), и до села Троицкого (пристань Троицкое), правый берег был высокий и, как правило, заселен. От Подрезкова до санатория «Клязьма» берег очень высокий. И когда плывешь на лодке, то кажется, что плывешь в зеленом тоннеле. Санаторий «Клязьма» открыт был при советской власти там, где на левом берегу расположилось большое село Клязьма. Далее река, петляя, подходит к селам Свистуха и Траханеево - они вообще срослись. На высоком берегу стоит собор и кладбище. Собор был приспособлен под котельную, которая отапливала санаторий. Зимой от собора было очень хорошо кататься на лыжах, горка была высокая.
Начиная с Траханеева, на полях мысовского хозяйства выращивали ягоду: клубнику и смородину.
Когда еще строился канал и глубина его была вырыта до дна реки Клязьма, я с детским садом переходил его по дну. По самому дну реки текла вода, она никому не мешала, ей никто не мешал. По дну канала были проложены доски, по которым заключенные на тачках возили землю к берегам канала. Дальше эту землю на тачках наискосок вывозили наверх и вываливали. Другая партия рабочих перекладывала землю на телеги и развозили куда надо. И сейчас можно видеть скосы на берегах канала. Клязьму на период строительства канала запрудили. Первая запруда была у села Павельцево, и за запрудой образовалось большое водохранилище. И сейчас там осталось водохранилище, но уже небольшое, туда до нефтебазы проходят танкеры. Павельцево и Ивакино соединили понтонным мостом, который для прохода танкеров разводили катером.
В Мысове все берега были укреплены деревьями, а внизу у самой воды были вбиты деревянные сваи, чтобы не подмывало берег и не было оползней.
Местность Мысово заселена давно. Что там было 1000 лет назад, мне неизвестно. Но до сих пор на берегу реки ближе к деревянному двухэтажному дому (он называется «учебный корпус») растет дуб. Возраст его не менее 500 лет. С высоты 2,5 метров его основания выросли высокие прямые стволы, в обхват дуб около четырех метров, на высоте 2,5 метров образовалась площадка, на которой размещалось человек 12-15. Это место было любимым для фотографирования, как местных ребят, так и курсантов (так мы называли учащихся сельскохозяйственной школы). Сейчас дуб потерял свою красоту. Два ствола из восьми умерли от старости, никто их не убирает. Вид стал не тот, хотя этот дуб наверняка ровесник Москвы.
Дом, в котором наша семья жила, был построен для приглашаемых охотников. Это был одноэтажный бревенчатый дом, довольно большой, с двумя террасами из 6 комнат. Одна комната для дворника, остальные для гостей. На чердаке пол был засыпан шлаком, мы находили пыжи с изображением разных животных: зайца, птиц, кабанов и т.п. Сам дом был высокий, покрашенный желтой краской, на фасаде дома была прибита табличка с надписью «Всероссийское общество охотников 1868 год». Террасы были расположены с двух сторон. Высокая терраса на восточной стороне, низкая - на западной. У окон были резные наличники. Крыша железная с резным карнизом. В доме был водопровод. Во время войны водовод замерзал. Мы за водой ходили на речку, а потом около нашего дома сделали колонку и восстановили водопровод в доме. Я затаскивал на чердак сухую листву для утепления. Но однажды, когда я собирал граблями листья, подошел ко мне мысовский директор и сказал: «Нам самим листва нужна!» Вот ведь гад! Никто ведь кроме меня листья не собирал.
Щели между бревнами замазывали глиной. Да еще делали высокую завалинку. Отопление каждой комнаты было печным, а дрова, уголь, торф были в большом дефиците и не лучшего качества. Как-то обходились.
Территория земель поместья Мысово была, на мой взгляд, обширна. От Траханеева до села Лихачево и до села Котово. Вроде бы уж и не так много, но по берегу реки Клязьмы от западного до восточного парка были строения поместья. Кузнецовы спланировали и построили гидроэлектростанцию (сейчас там Мосэнерго), водокачку, канализацию в Мысово, фонтан около «Белого дома», школу начальную (при советской власти школа стала семилетней и называлась котовской). Там, в старой школе, я учился до 5 класса, пока не построили кирпичную школу в селе Котово. А старая школа находилась в районе Мысовского фруктового сада (сейчас там 16-тиэтажный дом).
Кузнецовы приобрели американскую молотилку с электромоторной тягой через ременную трансмиссию. К этой технике был и механик с помощником. Сначала механиком был Дашкевич, который жил возле Мосэнерго. Потом его сменил Любимов. Со своими тремя сыновьями он занимал южную часть дома охотников, в котором жили и мы. В доме была еще кухня и отдельная каморка, в ней проживал одно время сапожник, дядя Николая Островского, писателя. Однажды сапожник умер. Он порядочно выпил, сидел на своем стульчике и заснул. Во сне нагнулся, а перед ним чугун стоял, в котором замачивалась кожа. Сапожник клюнул в чугун и утонул.
После этого в комнатушку вселили Аннушку Гиблову, старушку. Когда я ходил в детсад, она там была уборщицей. Вредная была старуха, сварливая. Все с горшков нас стаскивала, чтобы не засиживались. Она была прислугой у помещицы Кузнечихи - так звали жену помещика, и осталась в Мысове, в Париж её Кузнечиха не взяла. Аннушкой звали эту старуху до самой смерти. Умерла она, пережив войну. Была она закаленная. Бывало, дрова зимой рубила в кофточке без рукавов. Любила выпить, когда позволяли финансы, а рабочим у нас в Мысове платили 7,50 - 15 рублей в месяц. Не могу понять, почему от всей помещичьей прислуги осталась в живых только эта бабка. Куда все подевались? А Аннушка, гордая, независимая, злая, ненавидела все и советскую власть, ругала ее, как хотела, и все хвалила прошлую жизнь. Ей при барыне было хорошо.
Одной из особенностей Аннушки было то, что она была еще девицей и все об этом знали. Когда кончилась война, вернулся в село Котово один фронтовик. Он хромал на одну ногу, был необразован, любил иногда выпить и поговорить. Аннушка в магазине стояла первой в очереди, купила четвертинку и 200 гр конфет, подушечек, слипшихся в один комок. Фронтовик тоже купил пол-литра водки и полкило колбасы, а также банку килек в томате и батон серого хлеба. К нам в магазин белый хлеб и вареную колбасу редко привозили, трудно было с белой мукой, а быстропортящиеся продукты привозили редко и их разбирали хорошо. Солдат и говорит Аннушке: «Вот закуска», - показывая ей колбасу, зная, что она на свою зарплату её покупать не могла. А дело было к осени, поэтому и колбасу в магазин привезли (летом без холодильника она быстро портилась). Потом он продолжает: «Где бы выпить, домой далеко идти». А Аннушка отвечает: «Что там ходить, я тут рядом живу, закуски хватит». И пошли. А она жила на чердаке в Белом доме. Пришли, выпили по одной, другой, по третьей. Опьянела Аннушка. Вот тут-то фронтовик и порушил ее невинность. Сенсация была на всю округу. Аннушка чуть с ума не сошла.
Умерла она незаметно, так же незаметно и похоронили ее. Слез было мало. Гробик сделали плотники совхоза, могилу вырыли бесплатно, похоронили ее на новом «аргуновском кладбище».
Мое мнение, что Кузнечиха еще до революции жила в Париже. Няньку свою с собою не брала. Муж ее, Кузнецов, поскольку сам много работал, был к тому же старше жены лет на 20, умер. Осталась Кузнецова с большим капиталом вольной барыней. В Мысово она иногда приезжала со своей свитой. Однажды мне попалась художественная цветная открытка «Мысово» - вид на Мысово со стороны гидроэлектростанции. Была на ней частично изображена Котовская церковь и все, что справа: река, луг, участок усадьбы Мысово. Но самое главное - сейчас около церкви растут вековые липы с огромными вершинами. А на открытке четко вырисовываются высокие ели и сосны. Это сколько же лет прошло?
Гидростанция была с одной турбиной. Когда я проходил по верху плотины, мне казалось страшно высоко. Перед ледоходом перед электростанцией взрывали лед, дробили большие льдины, рассыпали торосы. Нам было интересно наблюдать за всем этим. Вообще ледоход смотреть на реке интересно. Появление льдин, их поведение непредсказуемо. Ледоход для людей как праздник. Все говорят: «Лед тронулся!» От ледохода можно и плохого дождаться. Торосы вызывают наводнение то на одной, то на другой стороне реки, но чаще - на лугу. Так и образуются заливные луга. Клязьма - речка маленькая, и больших бед не приносила, кроме как снос мостиков. Самое главное - уберечь электростанцию.
В этот период ловили рыбу с помощью наметки. Наметка - это большой сачок на длинной палке. Однако рыба попадалась мелкая. Другое дело - в ручьях бить щуку, которая идет на нерест. Это ребячья работа. Тут острога идет или ружье дробовое. Ловили рыбу в Котово в ручье Коть (здесь и далее в воспоминаниях Аргунова неоднократно упоминается река Коть, однако данное название не подтверждается историческими документами и картами - прим. Мартынова С.А.) и в Щапово в речке Мерянка. Сейчас этих речек не узнать. Речку Коть запрудили и сделали три водоемчика, вроде прудиков, в городском парке. Но ведь река тем хороша, что идет она из родников и, соответственно, вода там бывает чистая. А в чистой воде и рыбка водится, пескари, а также щуки. Если же посмотреть сейчас, то не поймешь, откуда вытекает Коть. Вырытые вместо прудиков котлованы не дают ни красоты, ни чистоты, так как в них настоящие свалки. Речку Мерянку погубили полностью. Когда ввели в строй водонасосную станцию в Северном, то «умные» люди решили все отбросы после очистки воды спускать в эту речушку. Ну и все, нет реки…Там не водится ничего живого.
Но вернемся к ледоходу. Во время ледохода лед имеет хрупкую структуру. Он как бы пронизан длинными нитями-жилами и на солнечной стороне блестит как кристалл, крошится, сыплется.
Холодильников тогда не было, на лето заготавливали лед, кололи льдины с берега и тащили в бурт. А когда образовалось водохранилище, то лед начали пилить на квадраты, затем с помощью багров и веревок вытаскивали их на берег, на металлических листах тащили на площадку напротив конюшни, складывали в большую пирамиду и засыпали опилками. Льда хватало на все лето, так как особенно морозить было нечего: молоко, сметану, творог, иногда какую-нибудь скотину зарежут - свинью, корову. А когда пойдет массовый сбор ягод, помидоров - лед идет ходко. Ведь этим товаром забивали и амбары, и подвалы, и погреба.
Надо отдать должное, в 1930 году, когда я приехал в Мысово, то там еще много что уцелело от барского имения. Даже будка для сторожа, оборудованная по внешнему виду как телефонная (закрытая). По бокам и в двери были стеклянные окошки. Внутри она была обита искусственным мехом. Сторож снабжался колотушкой, которая была сделана в виде доски с ручкой, а на веревочке болтался деревянный шарик, прикрепленный веревочкой.
Помимо легкого санного кожаного экипажа, имелось много разных телег для перевозки крупногабаритного и другого груза. Особенно бросалась в глаза пожарная повозка - машиной ее нельзя назвать, так как тяга была лошадиная. Пожарная повозка была как новая, посредине была вмонтирована бочка, обшитая красными деревянными досками. По бокам - две лавки для 8 пожарных. У извозчика особое сиденье с козырьком, наверху повозки - помпа для четырех пар рук, а сзади повозки укреплена катушка со шлангом. Каски у пожарников блестели, как золото. Пожарная повозка была оборудована по последнему слову техники: была там лестница, багры, лопаты и другие атрибуты. В дуге был колокол. Лошадиной тягой был мерин Васька-пожарный, темно-коричневого цвета, мощный, умный. В 1936 году загорелся эллинг с дирижаблями, так наш Васька-пожарный приехал тушить пожар первый - вода-то у него с собой. (возможно, автор здесь ошибается: пожар в эллинге произошел 16 августа 1934 года - прим. Мартынова С.А.)
Но однажды с Васькой случилась беда: он провалился в противопожарный водоем во дворе здания конторы, чуть было не утонул. Яма, глубиной не менее 3 метров была покрыта досками, но они подгнили, а конь пасся на лужайке да и забрел на эту яму. Собрался весь мужской и любопытный народ смотреть, как будут спасать Ваську. Спасатели ныряли в яму, подныривали под коня, подводили вожжи, и так дважды, а затем во всю мысовскую мужскую силу, кто за уздечку, кто за вожжи, вытащили громадину-коня. Радости было много. Доски на водоеме сделали новые быстро и прочно.
В Мысово я приехал, когда мне было 3 года, и я многое запомнил, тем более, что прожил там долго. Я думаю, что эта усадьба попала в хорошие руки. Она перешла в подчинение сельхозакадемии СССР, а непосредственно Тимирязевской академии. Смутно помню, как в народе называли такие имена: академик Прянишников, агроном Лысенко, академик Цицин.
Первых директоров Мысова я не помню, но как постепенно все облагораживалось - это помню. Во-первых, из совхоза сделали учхоз Мысово. И тут пошло и поехало. Да еще подпирало строительство канала. Взорвали свинарник, начали перестраивать скотный двор, южную его часть спланировали под клуб. Перестройка была необходима, так как теперь уже был не совхоз, а учхоз, а это значит, что будут учить студентов разным сельскохозяйственным специальностям.
Раньше в парке ближе к каналу было много ланей и оленей с огромными рогами. Потом в старом фруктовом саду был двухэтажный дом, где выводили кроликов разных пород: ангорские, пуховые, серые, шиншилла, мясные, черные, серые, белые. Там же в саду была пчелиная пасека и еще много чего: ягоды, яблони, томаты, перец жгучий и сладкий, конопля, мак, тыква, огурцы, ежевика, облепиха, различные сорта яблок, не менее 25 сортов. Вот поэтому и начали переделывать совхоз в учхоз.
Земли хватало. На запад до Траханеево, на юг до Лихачево, на восток до железной дороги, на севере - до границы села Павельцево простирались земли Мысова. Управляющий помещицы в основу своего хозяйства на землях Мысова положил ягоду-клубнику, под нее было выделено 5 гектар. Полиэтиленовой пленки тогда не было, а урожай был отличный. Клубнику возами возили в Москву и продавали. Деньги барыне всегда были нужны. Чтобы уберечь посадки от зимних морозов, применяли соломенные маты. Во время уборки урожая нанимали жителей округи. Расплаты шла так: 10 корзин ягод хозяину, а одиннадцатую себе. Такой расчет сохранился и при совхозе. При учхозе помогали курсанты, постоянные рабочие совхоза и дети.
С 1933 года землю у совхоза Мысово начали обрезать значительно. С юга теснил Дирижаблестрой, с запада рыли канал. В хозяйстве начались перестройки. Скотный двор был занавожен и запущен, стены наружные были, а вот потолка и пола не было. Так или иначе, но из одной трети двора сделали клуб, а из средней - общежитие для курсантов. Закупили лыжи, коньки на ботинках, костюмы, а когда разлилось водохранилище - заливали каток. Курсантов сначала было человек 30, потом довели до 100, и стало хозяйство называться «Школа садоводства», а с 1939 г. - "Дом Агронома".
Учили в Мысове многим специальностям - от растениеводства до пчеловодства, включая все сельскохозяйственные культуры. В Мысове была большая оранжерея, еще барская, ботанический сад, парники, теплицы и даже биостанция. В ботаническом саду росли различные редкостные деревья, кустарники и был лимонарий. Оранжерея уже разрушилась, стекла не успевали вставлять. Весь карниз оранжереи был из стального уголка, сваренный с ячейками для стекол высотой примерно 6 метров. Все края крыши были облицованы листовым свинцом. На конюшне, где крыша была покрыта черепицей, нижние доски тоже покрыты листовым свинцом, вероятно, для прочности кровли. Нам же, ребятам, свинец нужен был очень - грузила для удочек.
В 1934 году канал кое-где начал заливаться, так наши луга в Мысове были все залиты, но не более как на 10 сантиметров. У нас на перемычке р. Клязьмы грунт был глинистый. Переходить канал стало невозможно, и тогда ягоду из-под Траханеево возили через Хлебниково, так как Котовская дорога выходила на станцию Хлебниково. Тогда станция Хлебниково была узловой. От Хлебникова до Котова лошади переезжали через Клязьму без моста вброд, воды было примерно 15 сантиметров, дно каменное.
На Дмитровское шоссе и деревню Щапово из Мысова можно было проехать через мост, который был над железной дорогой, там и для пешеходов тротуарчик был. Одна из забав у нас, ребят, была смотреть, как проезжал паровоз под мостом, а мы метили плюнуть в трубу паровоза. Но иногда получался конфуз: паровоз как дунет черным дымом, ну и тогда вся рожа становится черной. Железная дорога проходила за сегодняшним переездом, но внизу, по мосту через р. Клязьму. Сейчас там идет шоссе на поселок Водники - "Островок". До вырытого канала железная дорога шла прямо на Хлебниковскую станцию. Там тогда был центр: больница, почта и другие учреждения. Было много станционных построек и старых купеческих магазинов.
Для перевозки земли вдоль канала с обеих сторон была сооружена железная дорога, и поезда перед каналом поворачивали вдоль канала к Химкам (товарным). По этой дороге возили лес для постройки бараков, домов для 3-го Котовского участка и 2-го Котовского участка, сейчас это поселок Гранитный и поселок Водники ("Островок"). Через канал был построен временный мост, он давал возможность ходить поездам по Савеловской железной дороге. От Хлебниково железнодорожная ветка шла к Химкам, по ней везли различные материалы: землю, шпалы дл укрепления берега канала и камни береговой засыпки. Хотя шпалы были пропитаны и между собой пробиты скобами, со временем местами стали разрушаться, и эти места засыпали вновь комьями, теперь уже с баржи. Сейчас весь берег канала обложен плитами.
Для Мысова остался один выезд в Москву - через Лихачево, и он оказался самым удачным.
Имение Мысово
Имение строилось по плану, со вкусом. Для хозяина был построен кирпичный дом, «белый дом», в центре усадьбы, отштукатуренный, с флигелем, который соединялся с домом закрытым переходом на втором этаже. Белым домом его прозвали потому, что его всегда белили в белый цвет. Внутри, где надо, винтовые чугунные лестницы. Внизу большая современная библиотека, которая полностью сохранилась до 1941 года. На переходе парадной лестницы стоял на задних лапах 2,5 метровый бурый медведь с растопыренными лапами, готовый обхватить тебя и съесть, так как пасть его был раскрыта, язык, зубы и сверкающие глаза как бы говорили об этом. Ну, а когти, сантиметра по 2, на передних лапах предупреждали: только подойди, не вырвешься!
При мне «белый дом» и всегда занимала администрация хозяйства. Часть библиотеки и некоторые комнаты были лабораторными классами. Библиотека была довольно большой, в основном, это русская классика, детская литература и переводы лучших французских, испанских, английских классиков. Книги давали читать мысовским работникам, при утере книги надо было заплатить десятикратную ее стоимость или вообще потерявшего книгу исключали из списка читателей. Благодаря этой библиотеке можно помянуть фабриканта добрым словом; мы, детское население, научились читать и перечитывать любимые интересные книги. В библиотеке кроме русской и зарубежной классики было много приключенческой литературы того времени: Жюль Верн, Вальтер Скотт, Дюма, Конан Дойль и т.д. Все это были полные собрания сочинений в дорогих кожаных переплетах на хорошей бумаге. В другом большом двухэтажном деревянном доме располагались учебные аудитории. Рядом, на берегу, в торец учебного корпуса, были еще дома зав. учебной частью и директорский двухэтажный дом (он стоит и сейчас). В нем же располагалась столовая (там кормили рабочих и курсантов). В ней когда-то был и детсад. Кстати, и в учебном корпусе одну комнату отдавали под детсад. Вот тогда-то я и запомнил Аннушку Гиблову. Сидели мы четверо на горшках под лестницей, а она идет злая, как Баба-Яга, и говорит: «Довольно сидеть, засранцы, весь воздух провоняли!» Взяла одного за воротник, а он, не будь дурак, как куснет ее! Она отскочила и убежала, говорит, за веником.
Учебный корпус (он и сейчас стоит на повороте Лихачевского шоссе к Парковой улице) - дом особенный. Говорят, что он на выставке в Париже занял призовое место за архитектуру и отделку из дерева. Бревна, из которых он был сложен, были одного диаметра по всей длине, обширные потолки без колонн, по всему периметру дом был облицован резным карнизом так же, как и окна. Внутри помещения были сложены голландские печи - прямоугольные и круглые. Прямоугольные были облицованы цветными изразцовыми плитками от пола до потолка, причем ни один изразец по рисунку не повторялся. Круглые печи были обиты черной листовой сталью. Возле такой печи было удобно греть спину. Напротив здания был действующий фонтан, но просуществовал он недолго. Потом на этом месте сделали цветочную клумбу. Все это сохранилось с кое какой переделкой, так как это здание с окружающей территорией было сдано в аренду.
Я не застал действующую канализационную систему, она, видно, умерла после установления советской власти. Трубы канализации в домах были чугунные, на улице бетонные, шли от дома управляющего по прямой наклонной через все имение в реку Клязьму. Уборные в Мысове были у каждого дома. М и Ж или просто Т. За ними следили, сыпали хлорку, чистили. По ночам вывозили содержимое туалетов на поля, там выталкивали в дне бочки пробку, и содержимое вываливалось на землю самотеком, в то время как лошадь шла, удобряя поле.
Сейчас от Мысово, кроме двухэтажного деревянного и белого домов, остались развалины конюшни и склада, в котором до этого были скотный двор и клуб. Сломали все остальные дома: магазин, 12 жилых домов, амбар, водокачку и даже весы, на которых прямо на возу взвешивали продукцию: зерно, картошку, клубнику. Весы были уникальные, импортные. Все дома и постройки, выложенные из кирпича, аккуратно были растащены на личные гаражи. Теперь вместо имения Мысово можно смело дать новое название - Мысово-гаражное. Но осталась о Мысове память. Один из сортов клубники назван «мысовка» и помещен в Домашнюю энциклопедию.
Вот так и исчезло богатое имение Мысово. А какое чудесное место на берегу водохранилища, с двумя парками, пока еще не застроенными. Третий парк напротив воинской части уже застроен. Там поставили домики два мысовских чиновника, Максимов и Краснов, которые в 1941 году, когда немцы подошли к Москве, нагрузили машины добра, и сбежали. Но по иронии судьбы на одном из контрольных пунктов Рязанского шоссе дежурил бывший директор Мысова лейтенант Гольцов. Он завернул машины, отобрал государственное добро, а что сделали с Красновым и Максимовым - неизвестно. После войны я их видел в своих новых домах в полном здравии. А вот мысовского кладовщика ночью на водохранилище нашли убитым. И концы в воду.
Мне еще хочется написать несколько слов о конюшне. Конечно, это не дворец, но некоторые дома для людей сделаны с меньшей заботой. Во-первых, конюшня представляет собой кирпичное строение длиной не меньше 60 метров. Конюшня рассчитана на двухрядовую стоянку лошадей, по 15 коней в ряд. Стойла были образцовыми, по бокам решетки из стальных прутьев, на полу деревянный настил сверху керамической плитки. В стену были вделаны кольца для привязи. Чистили пол исправно, опилки и сено подкидывали на пол, чтобы кони могли полежать и отдохнуть.
Нам, мальчишкам, никогда не хватало денег. Одна из забот была - достать их сколько-нибудь. Играли в пристенок или расшибалочку. В конечном результате могли на выигранные деньги купить конфет-подушечек или халвы. Прошел слух у ребят более старшего поколения, что внутри коней, установленных на коньке по краям конюшни, вложены по две золотых монеты не менее 5 рублей. Кони как бы стояли на задних ногах и блестели золотом. Но скоро кони с крыши пропали, а куда делось золото, так до сих пор никто и не знает.
За конюшней был пруд, когда-то может и хороший был, и гуси плавали. Был он огражден металлической сеткой, но так запущен, что на него смотреть было противно. Это была какая-то грязная жижа, заваленная мусором, железками, даже гуси не решались в нем плавать.
Вообще площадь около конюшни была вроде делового центра. Там собирали утром народ на работу. Висел буфер от вагона, первым приходил бригадир, бил палкой по буферу, который от этого звучал то ли как колокол, то ли как гонг. Шли рабочие, собирались около своих звеньевых, а потом расходились по своим рабочим местам.
Площадь освобождалась, и у детворы начиналась игра. Играли в разные игры. Могли в лапту сыграть, могли в футбол, если мячик найдется. Мячики иногда делали тряпочные. Но у Осипова Мишки был настоящий футбольный мяч с камерой внутри. Но покрышка часто рвалась, на мяч было страшно смотреть: заплата на заплате, - и мы играли в него от починки до починки.
Иногда играли в футбол в парке между учебным корпусом и белым домом, там была подходящая площадка. Там играли и в волейбол. Для сетки столбы были врыты, а вот воротами для футбола служили липы. Не важно, что поле было в два раза меньше и ворота не одинаковые, играли всерьез, кто как обут, кто в тапочках, кто босиком. Ноги сбивали здорово о корни деревьев. Но ничего, попрыгаешь-попрыгаешь на одной ноге, и опять, прихрамывая, догоняешь мяч.
Весь парк был в Мысове саженый, ему было не менее 150-200 лет. Такой он и сейчас. Кроме лип, росли там три лиственницы, пихты, дуб. Пихты росли на берегу от оползней. Клены, тополя тоже были сажены аллеями. А вот рябина, крушина росли как попало, и все окаймляла сирень. За тополями следили, подстригали, и, как всегда, створы тополей после того, как их подстригут, казались какими-то уродцами, так что на них жалко было смотреть. Но вот как начнут расти ветви новые, то за месяц тополь было не узнать, он весь густо зарастал крупными листьями. Он уже смотрелся красиво и после дождя издавал запах свежести.
Ребят в Мысове было немного, человек 30 разных возрастов. Я жил в 1932-36 г. в доме №17 около клуба и конюшни. Была у нас комната - примерно двадцать квадратных метров на пятерых. В общем, это была настоящая коммуналка, так как в соседней комнате жили Комаровы, а в третьей - Николаевы. Николаева Марфуша работала на скотном дворе, ходила в ботинках на деревянной подошве. Была всегда грязная, пахла навозом. У нее был сын Андрей 1924 года рождения и дочь Нинка, 1937 года. Беднее их никого не было. В нашем доме во второй половине второго этажа жили Кузнецовы, потом Ермилины. Дальше к магазину в маленьком домике у грузовых весов жили Шарловы: мать, отец, Шура и Федя, вечно сопливые ходили. В большом доме перед магазином жили Еремины Володя и Виктор.
В магазине на втором этаже жил Маркин Колька. Это была выдающаяся личность. Андрей Николаев был первым помоешником и доставалой, кстати, его звали Кривопалым, так как он задел пальцем за провод под током так, что его еле спасли, а палец остался кривым. Поэтому и звали его Андрей Кривопалый. Колька же Марков жил в нищете, без отца, с сестрой и матерью. Он, как и все, занимался одним: чем бы подкормиться. Он лучше других играл в пристенок, лучше всех в расшибалку, лучше всех лазил по деревьям за грачиными яйцами. Мы их ели жареными. Больше все убивал птиц, но я его за это не любил. Меня судьба свела с ним на долгие годы, пока он не умер. А вот Женька Комаров очень долго был моим лучшим другом, так как мы жили в одном доме №8 даже после войны. Мы дружили с одногодками или с теми, кто старше нас. Те же, кто был моложе, в нашу компанию не подходил.
Помню, еще три популярных игры были у нас. Одна из них - в ножички, когда все комбинации, проделанные с ножичком, заканчивались подскоком, и он втыкался в землю, то есть наставлялось лезвие на голову, а оттуда он, падая, втыкался в землю, значит, эта операция завершена благополучно, и так со многих точек тела: коленки, пальцы рук, плечи и т.д. Но у кого-то полностью операции не получится, ножик не воткнется вземлю, значит, ты должен получить наказание. Наказывали так: вгоняли в землю деревянный колышкек диаметром 5-6 мм, и каждый играющий рукояткой ножа вбивал его в землю. Колышек скрывался с поверхности земли (землю выбирали мягкую, на лужайке с травой). Вот тогда, кто всех хуже играл, должен был вытащить кол зубами. Вырезали в земле место для подбородка, носа. Когда проигравший вытаскивал колышек, то должен был встать с земли и бежать с колышком куда глаза глядят и где-нибудь в более замусоренном месте выплюнуть так, чтобы не нашли. А если найдут, повтор наказания. Конечно, убегающий старался намного опередить игравших.
А еще играли в чижики, в салочки на деревьях, в казаки-разбойники. А зимой - коньки, лыжи, санки. Коньки делали самодельные, деревянных которые привязывались веревками к валенку. Были коньки из бруса, в которых прожигались отверстия в носовой и задней части. Форму выдерживали как у настоящего конька, и даже высоту. Затем посредине торца конька прокладывался медный провод и закреплялся. На таких коньках катались примерно до 1935-36 гг., после начали доставать настоящие коньки, кто какие мог: гаги, норманн, английский спорт, снегурочки. Эти коньки привязывали к валенкам, откручивать же приходилось у печки, так как катались подолгу, и у валенок с коньками и веревками образовывался ледяной монолит, который надо было оттаивать. Катались на водохранилище, на горках, цеплялись за сани и за автомашины. На автомашины делались засады на подъеме около церкви. На повороте один-два очень ловких и сильных мальчишки закидывали длинные крюки за борт автомашины и если удачно прицеплялись, остальные брали борт на абордаж. Не все обходилось гладко - снимали шапки, ловили и т.д. Но машин было очень мало, хотя канал был построен, а телеги - это что пешком идти.
На лыжах же в основном катались с гор, трамплинов. Под трамплин ложились мальчишки, надо было, спускаясь с горы, перепрыгнуть через них, и чем их больше, тем лучше. Про еду забывали, а если кто недоеденный кусок черного хлеба вынесет, то тут же очередь неизвестно откуда взявшихся мальчишек. Конфетку-ледяшку, так хоть подержать минутку во рту.
Вообще-то в ту пору все мы, за исключением, может быть, 2-3 человек, жили впроголодь. В 1932 были карточки на продукты и на хлеб. Этим все сказано. Если утром чего-нибудь поешь, то на улицу с собой уже не вынесешь. Правда, у тех ребят, у кого матери работали телятницами, был иногда жмых. Самый лучший - жмых подсолнечный, да только был он жутко колючий. Кололась шелуха подсолнечника во рту. Жмых сосали и ели, передавать друг другу обсосанные кусочки жмыха не считалось зазорным.
С весны жизнь веселела: появлялись почки от липы, липовые семена. Липы были разные. Парки и склоны берегов были обсажены заботливо и со знанием дела. По берегам рос бурьян: бузина, черемуха, рябина, крушина и другой кустарник. Липы в основном были посажены в парке в виде аллей и были разных сортов. Были с крупными плодами, с мелкими, но целыми гроздьями. На эти липы нам трудно было залезть, потому что они были высокие и толстые. А на верхушках сплошь были грачиные гнезда. Грачей была тьма, не считая ворон и галок, а уж воробьи и другие мелкие пернатые селились под карнизом конюшен. Так мы ели всякие семена от липы: и крупные, чуть поменьше кедрового орешка, или мелкие.
В 1932 году, когда были карточки, магазин отоваривал их. В детский сад ходили со своим хлебом - 200 грамм в день. Хлеб клали в мешочки, которые были помечены, а нянечки отбирали эти мешочки. К обеду давали по 100 грамм, в полдник еще 100 грамм.
Когда мы жили на Лобне, мне запомнились два эпизода. Однажды соседка угостила меня бутербродом: она дала кусок черного хлеба, политый сверху манной кашей. И сейчас помню - вкусно! Как-то меня взяли в клуб кирпичного завода, и там я увидел люстры из трехгранных хрустальных стержней. Висели они по кругу. Внутри люстр были электрические лампочки. Так эти хрустальные стержни играли всеми цветами радуги, красота волшебная, больше никогда ничего подобного я не видел.
А в Хлебникове тоже был случай, который мне запомнился. Во дворе были качели, я качался на качелях и упал с них, хорошо, что упал на большую кучу коровьего навоза, еще жидковатого, а то бы разбился.
Но вернемся в Мысово. Сначала в Мысове не было внешнего забора, а росла густо акация, потом имение обнесли металлическим забором с воротами. У ворот начиналась тополиная аллея и шла почти до конюшни. На площади конюшни хранили летом лед, пилили долевые доски на козлах вручную, проводили случки коней и занимались спортом. Это было до заполнения водой канала.
Сначала организовали 3-й Котовский участок, управление которого было на месте существующей воинской части. И еще управление «Глубокая выемка» и 2-ой Котовский участок (Водники). Построили двух и трехэтажные дома, бревенчатый клуб. Из детсада нас водили туда на кукольный спектакль «Сказка о царе Салтане». Сейчас на этом месте дом Лихачевское шоссе, 29. Около новой Котовской школы был пруд, после заморозков каналуправление заливало на этом месте каток, а перед Новым годом там ставили большую елку. Вход был свободным на этот каток.
Перед пуском канала в управлении 3-го Котовского участка на террасе двухэтажного бревенчатого дома сооружен был действующий макет развязки канала и железной дороги с двумя мостами через реку Клязьму. Показывали часть канала: большой канальский мост, насыпь до второго моста через Клязьму, станцию Водники. По этому маршруту курсировали поезда, а по каналу - теплоходы. Периодически, ритмично. Словно по графику. И при этом издавались то гудки парохода, то сигналы поезда-электрички, хотя электрички тогда по Савеловской дороге не ходили.
К тому времени наша мысовская баня пришла в негодность, и мы ходили мыться по лугу через мостик на жердях с перилами с одной стороны на 2-ой Котовский участок. Эта баня и сейчас работает. На 2-ом и 3-ем участках сначала построили бараки для заключенных, клуб, баню, магазин, столовую. Было построено несколько двухэтажных домов для начальства, для вольнонаемных специалистов и расконвоированных ценных специалистов.
У нас в Мысове тоже поселили врача без руки (женщину), дали ей двухкомнатную квартиру и прислугу Соню. Фамилия врача была Зегерс. Соня-прислуга была из раскулаченных из Сибири. Она ходила вольно, а поскольку дома наши были рядом, она часто к нам приходила в гости, рассказывала, где они в огороде своем спрятали швейную машинку и где они закопали несколько золотых пятирублевок. Канал построили, и они уехали.
На тех местах, где строились 2-ой и 3-ий Котовские участки, леса не было, были поля. В Мысове для канала не срубили ни одного дерева. На отлогом берегу, где сейчас пляж ДМЗ, выкопали противотанковый ров, который пересек поле вплоть до дачи центральной от въезда в Белый дом. А в 1941 году спилили все деревья от рва до водохранилища на высоту 2 метра.
Когда строили канал, то требовался песок не только для стройки самого канала, но и для стройки домов. Песок обнаружили на лугу напротив конюшни. Туда ездили не менее 100 подвод с двумя рабочими без конвоя, и они возили песок целое лето. Луг изрыли основательно. Лошади с телегами скрывались внутри ямы полностью, там прокапывали лабиринты, чтобы лошади могли разъехаться. А уже после выработки на этом месте было очень интересно играть в прятки. И еще. Кто не знает, где были эти канавы, могли потом, когда разлилось водохранилище, легко утонуть. Мы, местные, когда хотя бы немного спадет вода, могли пешком дойти до другого берега. Короче, все мели знали.
Но однажды произошел смертельный случай. Один заключенный решил без разрешения сходить в мысовский магазин, купить кое-что и пол-литра водки. Был уже 1935 год. Охранник обраружил отсутствие заключенного и побежал за ним в магазин, но ему сказали, что он только что ушел. Охранник увидел заключенного примерно в 500 метрах, стал кричать: «Стой! Стреляю!», - а потом выстрелил один раз и убил заключенного, у него из кармана торчала бутылка. Он лежал в луже крови. Собрался народ, приехала повозка с лошадью. Заключенного положили в повозку и увезли. Я думаю, что нетрудно было купить пол-литра, так как было очень много расконвоированных, они всегда бы купили. Это просто охранник попался молодой и дисциплинированный.
Канал залили! Восхищение было необыкновенное, когда утром мы увидели, что все наши поля залиты водой и только кое-где у перемычки торчали кусты ольшаника (там был маленький лесок). Вода была чистая. А вечером, когда пошли в кино, вышли на берег «моря», то увидели что-то непонятное: то нырнет, то выплывет. Начались догадки, что бы это могло быть. Предположений было много, и одно другого страшнее, то ли зверь какой, то ли еще какое чудище. Утром выяснилось, что это было двухметровое бревно. Было как-то необычно, и мы подолгу смотрели на воду, на волны, которые были при северном или южном ветре. Нас, конечно, интересовало, будет ли ловиться рыба, большая или маленькая.
ДМЗ скоренько сделало на «скобе» (это где сейчас военкомат) купальню: тумбы и вышку 5 метров для ныряния. Ныряли вниз головой или солдатиком. Были раздевалки, а наверху подальше от берега «царево место» (туалет). Но самое главное - давали лодки напрокат взрослым. А когда началась зима, мы с нетерпением ждали, когда застынет эта огромная лужа. Как гостинец, для нас лед образовался к 10 ноября в тихую погоду и был гладок как зеркало. Сначала мы начали кидать у берега камни, чтобы убедиться, крепок ли лед. Потом начали пробовать лед на прочность, пробегая перешеек. Потом проломили его топором и убедились, что толщина льда не менее 4 сантиметров. Тогда вышли на лед. Где-то лед гнулся, где-то давал трещины, но был крепок. Тогда пошли за коньками, в это время на ботинках коньков почти не было, все на валенках и с веревками. Кататься мы уже умели здорово, хочешь на время, хочешь на скорость. Объездили все и всеми методами. Метод «парус» применялся, когда северный или восточный ветер. Тогда расстегивай полы пальто и мчись, куда дует ветер. Совершали «кругосветки», то есть объезд поселка Водники по льду, проходя под мостом через реку Клязьму, мост под шоссе через реку Клязьму, затем по каналу и домой. Но это не всегда удавалось: или снегом засыпало, или ледокол пройдет по каналу. Но нам хватало и водохранилища. Играли в хоккей, только клюшки мы делали сами. Находили корневище рябины или орешника, а то и березки, загнутое внизу, обтесывали топором, потом обматывали изоляционной лентой и гоняли так чурбачок или мячик.
Однажды мне наотмашь по зубам всыпал клюшкой Мишка Москва, так у нас звали Потапова Мишку, он жил на Гранитном. Он потом в люди вышел, выдавали призы имени Потапова. Однажды едем втроем: я, Петька Кочкуркин и еще кто-то по водохранилищу с Водников домой. Проезжаем купальню ДМЗ, я слева, другой правее, а Петька медленно и прямо провалился в прорубь по грудь, руки расставил в стороны. Сначала мы сиганули врассыпную. Но потом, поняв, что это прорубь, начали ползком подползать к нему. А он, не будь дурак, сам вылез и поехал кататься, а не домой. Он боялся, что его дома настегают, но мы его уговорили пойти домой.
А однажды мы чуть было не утонули в лодке. Лед сошел только по форватеру реки Клязьма. Все же течение реки Клязьмы при существовании водохранилища было заметным. Сначало таяло русло реки Клязьмы около бани (баня была самым крайним строением на берегу Мысово).
Нашли мы полузатопленную лодку, повернутую набок, поставили на киль на суше. Воды мало, нашлась консервная банка, откачали воду и аккуратно отнесли лодку в воду. Сначала мы не заметили, что она течет. Сели, последний оттолкнулся ногой от берега и сел на корму. Весел не было, а были дощечки от старой бочки. Мы бойко гребли ко льду, который был от нас метрах в 25. Вдруг видим, что вода начала затоплять наш корабль. Двое стали черпать воду, а третий грести к берегу. Прошло три минуты, и наше судно начало тонуть. На улице было тепло, мы все ухнули в воду, один начал держаться за лодку, а я и другой интенсивно поплыли к берегу. Отжали одежду, попрыгали и опять побежали не домой, а куда-то искать новых приключений.
А приключения были и со смертельным исходом. Однажды трое рыбаков с Гранитного пошли ловить рыбу с ночевкой. Берег в том месте был крутой, со временем береговые посадки подмыло, и он стал голый, песчаный. Друзья стали готовить себе ночлег. Вырыли пещеру, а ночью поплавков все равно не видно, они решили встать утром пораньше. Залезли в пещеру втроем. Лежать на ватниках тепло, но песок сухой, и ему нет преграды. Он стал осыпаться целыми комьями. Ребята поняли: надо выползать поскорее. Двое успели выскочить, так как они были ближе к выходу, а третий был в конце пещеры, и его засыпало полностью. Попробовали сами откапывать, но очень медленно продвигалось дело. Побежали домой, стали звать на помощь. Прибежали взрослые с настоящими лопатами, но человека спасти не удалось. Вот так кончилась рыбалка с ночевкой. Пещер там уже больше не копали.
Были у нас в Мысове и знаменитости. Левую часть пристройки конюшни занимала многодетная семья Осиповых. Мать Федора, муж Иван. Федора не работала, так как было у нее семеро детей, ее правительство наградило орденом «Мать-героиня». Все Мысово сбежалось поздравить и посмотреть на орден, а еще больше - что к ордену дали. Федора была крупная женщина, а дядя Ваня (так мы его звали) был «мужичок с ноготок». Ну и дети пошли разные: и помельче, и покрупнее. Дядя Ваня числился конюхом, а еще он поставлен был возить хлеб и иногда другие продукты. Специальной повозки не было, была просто фанерная будка, верх изогнутый, чтобы вода стекала. Был и козырек впереди будки, под который прятался дядя Ваня в дождик или когда завьюжит зимой.
Хлеб возили из Лианозова из соцгорода, так как соцгород и хлебозавод принадлежали территории Краснополянского района. Хлеб приезжал к магазинчику точно, как часы, иногда с небольшим опозданием. Особенно запомнился подвоз хлеба в годы войны. Хлеб получали по карточкам, но привозного хлеба на всех не хватало, поэтому у магазина собирались люди, которым хотелось есть. Народ у магазина был наш, мысовский, потому что хлебные карточки были прикреплены к этому магазину и уже ни в каком другом магазине даже по карточкам хлеб нельзя было получить. Нашей задачей было точно рассчитать и захватить носилки, на которых носили хлеб. Носилки были в магазине, нужно было найти напарника и завладеть ими. Хлеб грузил и считал буханки дядя Ваня, а когда сам не мог считать, то у него был доверенный. Наше дело было только носить, а не выяснять, почему не дядя Ваня отсчитывает буханки. У нас тогда в голове не возникал такой вопрос. Это только потом, когда дядя Ваня не мог выговорить «мама», мы поняли, что это он выпил «для сугрева». Зима, мороз, пурга - тулуп, валенки, солома не согревают тощее тело, приходилось принимать горячительные средства. На хлебозаводе они были всегда, но все всегда давали. Пойло называлось брагой: две кружки - и хорошо, так что лошадь иногда сама без понукания подходила к магазину. Хочу заметить, что была война, голод, и ни разу почти бесхозную кибитку с хлебом никто не ограбил.
Хлеб был тяжелый как кирпич, навялят его на носилки в три слоя, идешь, аж руки дрожат, где уж там отщипнуть отстающую корочку. Но зато после того, как весь хлеб окажется в магазине, нам, носильщикам, по карточкам и не более давали хлеб без очереди. Да и в желудке уже что-то было, значит, ущипнуть корочку все-таки удавалось.
Вспомнились дни 1934 года, когда мы вечером смотрели в окно на улицу, и почти ничего не видно было, только вдруг по небу пролетело что-то тихо-тихо, примерно в 500 метрах от нас. Это были круглые воздушные шары, с синими и красными огнями. Стало как-то страшновато, тем более, что весь день только и разговоров было, что о сливочном масле, в которое сыплют толченое стекло, а в муку льют керосин. Как раз в это время объявили о таинственном убийстве в Ленинграде врагами народа Кирова С.М., и нашелся какой-то Николаев-гад. А среди нас был Николаев, так мы его стали остерегаться.
Прошло несколько лет, и новые разговоры. Аресты производились прямо в кино, увезли на машине Петрова, Ледовского и еще кого-то, я забыл. Они работали с моим отцом столярами. Отца-то к этому времени у меня не было. Ледовский после заключения вернулся в 1953 году. Жена его уже умерла, двух сыновей убили на войне. Остались три дочки, они и приютили отца.
То, что Долгопрудный разорил Мысово и забыл, что такое имение было, говорит такой фактор: в «Книге памяти» не указаны мысовские погибшие на войне. Не вернулись с войны: Мартыновы - 2 человека, Ледовские - 2 человека, Петров, Агарков, Еремин. Неудивительно, что когда ликвидировали Дом агронома, то забыли про воинов, там живших.
Когда закончили строить канал, то это событие торжественно отметили. Был выходной день. Даже для Мысова каналстрой выделил одну автомашину с кузовом. Борта машины были обтянуты красной тканью с лозунгами «Слава Сталину!», «Да здравствует СССР!» А на переднем транспаранте, который был прибит к кузову: «Слава труженикам канала, они заслужили свободу!»
Я попал во второй рейс, так как народу в Мысове оказалось больше, чем на одну машину. Я сел на лавочку в кузове, вокруг меня были мои товарищи. Это был первый в жизни автомобиль, на который я сел, и мы поехали. Поехали мимо магазина, потом на переезд через железную дорогу, которая стала совсем другой: переезд был со шлагбаумом, все покрашено, посажены цветы, и по всем четырем углам переезда установлены флагштоки с голубыми флагами. Затем поехали по деревне Щапово, спустились вниз, переехали реку Мерянку с бурным течением, потом по Дмитровскому шоссе повернули в сторону Дмитрова на насыпь и выехали на Сталинский мост. А кругом и вдоль и поперек вода, словно море. Мост высокий, а под ним огромный теплоход, название которого я не разобрал. Доехали до Красной горки и повернули обратно. Было ощущение большой новизны, чего-то нового, никогда раньше невиданного.
Сейчас Сталинский мост не существует, а построили новый, еще более грандиозный (имеется ввиду мост Дмитровского шоссе - прим. Мартынова С.А.).
На мое поколение выпала доля уже в детстве познавать новые ошеломляющие явления. В 1938 году мы начали осваивать радио. Еще чуть раньше мне удалось проехать на раме двухколесного велосипеда. Коньки на ботинках освоили только в 1941 году, когда все начальство на машинах удрало занимать восточные города. Нам кто-то высыпал из мешков ботинки с коньками и сказали: берите бесплатно. Я взял 41-ый размер, который и сейчас есть.
Примечание от жены автора: Совсем недавно, в декабре 2002 года, мне понадобилась коробка для кошки. Я вытряхнула из нее эти коньки-гаги на ботинках, уже потрепанные, с дырками и отнесла на помойку. Удивительно, но их тут же кто-то подобрал!
Оружие
С самого детства, как только мы научились резать ножом, творили мы кто что мог. Кто делал самоходный трактор - это катушка от ниток с одного конца зазубренная, с другой налажен слой мыла, парафина, и скреплено резинкой с одной стороны и палочкой между двумя гвоздями катушки. Мыло и палочки связаны резинкой, которая проходит через катушку. Завинчиваешь палочку, резинка свертывается, а потом, когда ее отпустить, то катушка (трактор) начинает двигаться. Конечно, это интересно 3-5 летним, и когда сделаешь сам.
Наганы делали из деревянной доски, к которой прикрепляли ствол из бузины. Из бузины предварительно выдавливали середину (она мягкая). А потом делали шомпол с фиксатором. Внутрь трубки вкладывалась пуля (из краснотала). Боек начинал подниматься, срывался с запора и стержнем выбивал пулю.
Игрушек делали много, все не описать: вертолеты, фонарики, сабли, кинжалы, ружья, мечи, щиты, луки и самострелы, и горячее оружие-самоделки.
Самоделка - это не наган, но убить из него можно. Это что старого типа пистолет. Заряжается серой от спичек, вкладывается дробь, пуля, закупоривается ватой, пыжом и поджигается. Бывало, обжигал лицо, кто стрелял, а бывало, рвало подкинутую кепку или шапку. Высшей доморощенной игрушкой был настольный бильярд со стальными шариками-подшипниками.
Занимались и музыкой. Играли на стручках от акаций, делали дудочки с прорезом вдоль и с отверстиями. Использовался коробок от спичек, как ударно-ритмичный инструмент и расческа с наложенной на нее папиросной бумагой. Свист - это уже искусство.
Жажда накопительства
Кто больше всех что-либо набирает, тот ходит в героях. А герои везде: кто верх горки первый займет, тот и герой. Кто прыгнет дальше, выше, тот тоже герой. Так что героизм можно было проявлять очень во многих видах соревнований. Накопительство - словно банный лист, от которого никак не отделаешься, в общем, как болезнь. Приходит пора, и как сговорились все, начинают собирать перышки (от ручки, которыми пишут). Начинается настоящий ажиотаж, это игра, кто сколько выиграет. Кто умнее всех, у того и перышек больше, а это опять герой по перышкам. Я не знаю, сколько сот перышек у меня было, но я в отстающих не ходил. Какие же были в то время перышки: «рондо», «86», «гусек», «Союз», «пионер» и т.д.
Многие наши собирательства и поиски по помойкам сводились к одной цели: найти тот материал, которые принимают извозчики на телеге по прозвищу «Уди-уди». Каждый старался у него что-то приобрести, а так много было того, что нам хотелось. Я копил свинец, бутылки, галоши, старые тряпки. Взамен получая пугачи настоящие, тетрадки, «уди-уди» (резиновые надуваемые чертики, которые, когда из них воздух спускается, издавали звуки «уди-уди»). А еще покупали мячики на резиночках, очки разноцветные, трещотки из керамики, перья, ластики и конфеты леденцовые на палочках - петушки и рыбки.
Я лично, ни с кем не соревнуясь, коллекционировал железнодорожные билеты. Во-первых, они мне нравились, с другой стороны, я их использовал или хотел использовать для поездок. Еще я очень увлекался, как и многие другие, сбором фантиков от конфет. На фантики мы играли, кто у кого выиграет. Собирал же я фантики на улице, на железной дороге и т.д. И, конечно, знал много сортов конфет по названиям, а не по вкусу.
Одно время мы, ребята, занялись коллекционированием рыболовных крючков. А где их взять? Мы отработали целую систему и тактику, как утащить коробку с крючками у приехавших на Клязьму рыболовов. Это же артистизм! Сначала влезть в полную доверенность, а потом незаметно умыкнуть коробку. Один раз попался, убегал, но рыбак догнал, отвел в контору, вызвали родителей и, как положено, наказали.
Как жилось нам в Мысово
Жилых домов было 14. Как правило, это коммунальные квартиры, только в трех домах жило по одной семье. Жителей всего было не больше 150 человек. Все - приезжие откуда-то. В основном, дети были без отцов. Женщины почти все числились чернорабочими, работали в основном на полях, были и животноводы, повара, истопники. Преподавательский состав, в основном, приезжий. Курсантов учили растениеводству, ягодоводству, садоводству, пчеловодству, кролиководству. Ученые Дома агронома вывели сорт клубники, который назывался «Мысовка».
Жили, насколько помню, голодно. Белый хлеб покупали только с получки. Жмых брали в конюшне и поедали на улице, как конфеты. Вместо масла с хлебом ели маргарин или маргусалин. Каждая семья в Мысове имела огород под овощи. Выделялось несколько соток земли под посадку картошки. У каждой семьи был сарай, где хранилось топливо: дрова, уголь, торф. Большинство жителей держали кур, кроликов, свиней. Весной покупали поросенка на рынке в Дмитрове, а осенью свинью резали. Немного ели свежее мясо, а в основном солили в бочке и клали в подпол с гнетом. Держать скотину, огород было непросто, все это требовало большой работы. Я рвал траву кроликам, чистил клетки. Были кролики пуховые, из их пуха вязали шапки, беретки, шапки с длинными ушами, косынки. Были и шкуровые кролики, из их шкурок тоже делали шапки.
К 1939 году жизнь стала немного получше, полегче. Брат нашел работу на заводе, сестра пошла учиться в ПТУ. Брату сшили хороший костюм бостоновый. Но чтобы купить ткань, надо было ночь отстоять в очереди в Марьинском «Мосторге», а уже потом найти портного, который сшил бы этот костюм.
С поросятами тоже было непросто. Корма (отруби, жмых), доставались трудно. Ездили на ночь очередь занимать или рано утром с первым поездом, давали в руки по 8 кг, вставали в очередь еще раз, потому что хлебом кормить было дорого, денег на это не было. Летом рвали лебеду, крапиву и т.д.
Территория Дома Агронома с каждым годом начала сужаться. Раньше мы на ночевку коней водили к аэродрому, но вот там стали делать два эллинга, и мы стали пасти коней там, где теперь Спортивная улица.
На углу ул. Лаврентьева поставили высоченную металлическую вышку причала дирижаблей. Справа по Лихачевскому шоссе все отошло к гранитному заводу. Оставался участок вдоль по Лихачевскому шоссе до середины улицы Лаврентьева и по прямой до воинской части. Фактически два фруктовых сада. Один - вдоль Лихачевского шоссе от ул. Парковая до пр. Пацаева, другой - от ул. Парковая вдоль забора воинской части до пр. Пацаева. Это новый сад, в нем высадили молодые яблони и между ними были грядки клубники. На сады стали делать настоящие набеги. Урон был большой. Налеты старались делать массированными. И один сторож ничего не мог сделать. Построили высокий деревянный забор, но он мало помог.
Во время войны с 1941 года до примерно 1946 года сады охраняла милиция из Москвы. Привлекали к охране ягод даже нас, подросших ребят. В первую ночь налета фашистских самолетов на Москву я и двое моих друзей были на самом высоком месте второго сада, там и шалаш был. Ночь была темная, и вдруг брызнули прожекторы синими лучами и начали блуждать по небу. Наконец-то три прожектора нашли один фашистский самолет, потом другой. Стали бухать дальнобойные орудия, так как самолеты были высоко и смотрелись не больше спичечного коробка. Бухали так сильно, как будто от твоих внутренностей что-то отрывается. Зенитки стояли впереди нас на расстоянии примерно 500 метров, на пр. Пацаева, ближе к перекрестку с Дирижабельной улицей.
Старый сад застроили домами после того, как застроили Долгопрудный до Лихачева. Последний сад на углу Парковой и воинской части подвергся экзекуции совсем недавно, деревья (яблони) гибли под ножом бульдозера вместе с корнями. Все срезали за один день, сада нет, вместо него возник гаражный кооператив. Жемчужину г. Долгопрудного - Мысово, - превратили в свалку железных коробок.
Что же осталось? Ничего, даже упоминания о Мысове, хотя на землях имения и построили поселок Дирижаблестрой, поселок МКК и поселок Водники.
Памятник Герою СССР Кретову
В центральном парке Мысово, среди многовековых лип и лиственниц, на высоком берегу Клязьминского водохранилища был поставлен памятник Герою Советского Союза, танкисту Николаю Федоровичу Кретову. Сейчас, вспоминая про Кретова Н.Ф., одни говорят, что установлен в парке только памятник, другие - что он тут похоронен. Одни говорят, что Кретов был агрономом, другие - что он преподавал в Котовской школе механизации. И те, и другие - не правы.
Кретов Н.Ф. никогда не был агрономом, но к сельскому хозяйству имел непосредственное отношение. Он не жил в Мысове. До войны был главным инженером Московского областного сельскохозяйственного земельного управления, к которому и принадлежал Дом Агронома в Мысове. Кретов никогда не преподавал в Котовской школе механизации. До войны такой школы не было. С первых дней войны он был призван в армию и воевал на западном фронте, защищая и освобождая московскую землю.
Я пишу воспоминания о Кретове по рассказам о нем его жены, Натальи Петровны, с которой я был лично знаком с 1941-го по 1943-й годы. Кретова Н.П. со своими двумя дочками Асей и Лерой и матерью приехала в Мысово в 1941-м году, в июле, так как Москву стали интенсивно бомбить немецкие самолеты.
Жили Кретовы в однокомнатной квартире в одноэтажном кирпичном доме. В Мысове в войну казалось, было безопаснее, чем в Москве, да и прожить было легче. Поля еще не все были застроены, было где сажать капусту, картошку, огурцы и помидоры. Имелось 2 фруктово-ягодных сада, где было много всего, годного для питания. Кретовы были мало приспособлены к жизни в Мысово, где не было городских удобств. Туалет на улице общий, бани нет, отопление печное, а дров мало. Мысовский магазин кроме самого Мысово обслуживал деревню Щапово, село Котово, поселок Глубокая выемка. Отоваривались по карточкам только хлебом. Остальные предусмотренные продукты, даже в мизерных количествах, не отоваривались.
Кретова летом по утрам, когда на берегу водохранилища никого не было, купалась. Мы невольно там встречались и здоровались. Ей в 1943-м году было около 24 лет, мне 16. Мы и раньше знали друг друга, так как я иногда колол им дрова. Дрова давали сукастые, без колуна и клиньев не расколоть.
Как то в 1943-м году она попросила меня покатать её с дочками на лодке. Выбрали тихий день, и я повез их вдоль высокого мысовского берега, мимо парка и бывших помещичьих строений к перемычке. Когда я греб веслами, она мне рассказывала о своем погибшем муже, Герое Советского Союза. Я пишу воспоминания, основанные на её рассказе и прочитанных газетных публикациях.
Кретов Николай Федорович родился в 1909 году в городе Таганроге в семье рабочего. Детство проходило в лихие годы гражданской войны и интервенции. В мае 1918 года город Таганрог был оккупирован германскими войсками, затем захвачен белогвардейцами. 1-я конная армия в 1920-м году освободила город и установилась Советская власть.
Кретову Коле было тогда уже 11 лет. В детстве ему приходилось учиться урывками. В 1925 году, в 16 лет он устроился работать на Таганрогский металлургический завод. При заводе открыли рабфак, и он стал там учиться. Учился хорошо. В 18 лет вступил в коммунистическую партию и был активным её членом.
В 1930-м году его среди 25-и тысячников партия направила на подъем сельского хозяйства. Сначала его назначили председателем колхоза, а затем директором МТС района.
У него всегда была мечта учиться, и он добивается, чтобы его послали учиться в сельскохозяйственный институт. Он стал учиться на факультете механизации сельского хозяйства. Учился хорошо, институт окончил с отличием и его назначили главным инженером Московского областного управления сельского хозяйства. В институте он познакомился со студенткой этого же института и факультета Наташей. Он был старше её на 8 лет, но выглядел молодо и был одного с ней роста.
В апреле 1941-го года его призвали в армию на переподготовку для освоения танка Т-34. Трактора он знал хорошо и даже написал учебник по тракторам для ремесленных училищ. Жена помогала ему. Когда в июне 41-го года началась война, Кретова с первых дней призвали в армию и направили в танковые войска на западное направление. Танковый экипаж Кретова считался одним из лучших. Про него писали в войсковой газете и прозвали «летучим танкистом».
За короткий период войны танковый экипаж Кретова уничтожил 18 немецких танков, 6 минометов и много пехоты. У Кретова было звание младшего лейтенанта. За мужество и успешные военные действия 12 апреля 1942 года постановлением правительства СССР Кретову присвоено звание Героя Советского Союза и повышение очередного воинского звания до капитана.
Наталья Петровна сказала мне, что её муж 22 августа около города Козельска получил множественные ранения от случайно разорвавшейся рядом немецкой мины. На самолете Кретова доставили в госпиталь в город Подольск. Врачи делали все возможное, чтобы спасти героя, но не смогли, и он умер 7 сентября 1942-го года.
Наталья Петровна ездила в госпиталь к мужу, а когда он умер, то её вызывали в Москву и спрашивали, где и как его похоронить. Она решила его кремировать. После кремации ей отдали урну с прахом. Руководство Мысовского Дома Агрономов решило поставить Кретову памятник.
Выбрали самое красивое место в парке, из кирпичей выложили памятник в виде пирамидки, отштукатурили снаружи и в сделанную вверху памятника нишу вложили металлическую урну в виде кубка. Нишу заложили толстым стеклом.
Памятник поставили лицевой стороной на север. На памятнике закрепили гранитную плиту с указанием, что он установлен Герою Советского Союза Кретову Николаю Федоровичу. Около памятника слева и справа сделали две клумбы, посадили живые цветы и всегда ухаживали за ними.
Тропинка к памятнику-могиле идет от главной аллеи парка с севера. Когда идешь по аллее парка, то виден памятник и к нему всегда подходили учащиеся в Доме Агронома.
С 1941-го года Кретова Н.П. работала в Доме Агронома в конторе и общалась с нашей семьей. Моя сестра стирала им постельное белье. За эту помощь Наталья Петровна подарила мне пиджак от свадебного костюма мужа. Мне он был немного великоват, он был 48-го размера, а я носил 46-й, но это не мешало мне ездить в нем учиться в техникум. Я к тому времени ушел с работы на канале и поступил в Машиностроительный техникум в Москве в 1943-м году. Этот пиджак однажды спас меня от несчастья. Я неудачно на ходу прыгнул на подножку трамвая и, соскользнув, зацепился карманом пиджака за край ступеньки. Карман выдержал нагрузку и не дал затянуть меня за трамвай.
Н.П. Кретову после 43-го года я больше не видел. В дальнейшем первый памятник заменили новым, гранитным, который сейчас и стоит (7 августа 2006 года останки героя были перезахоронены на Центральном городском кладбище - прим. Мартынова С.А.). Урны нет, куда она делась, я не знаю (урна находилась на глубине 70 см прямо перед постаментом - прим. Мартынова С.А.).
P.S. В 2006 году по инициативе совета ветеранов г. Долгопрудного памятник Кретову в Мысовском парке демонтировали и поставили новый на Долгопрудненском кладбище. При установке памятника присутствовала дочь Кретова Ася.
Аргунов Евгений Иванович
2007 год
