После переворота 1917 года

Спасский храм в селе Котово. Исторический очерк
Вероника Анисимова. Долгопрудный, 2020г.

По смерти отца Николая Тропаревского до октября 1917 года в храме совершали Таинства заштатный священник Леонид Леонидович Воскресенский и заведующий приходом села Трахонеево отец Петр Соколов. В октябре 1917 года псаломщик Леонид Александрович Машков, служивший в Спасском храме с января 1915 по сентябрь 1917 года, был рукоположен в сан священника и стал настоятелем. Он происходил из духовного звания. Родился в 1892 году, с 1914 года учился в Варшавском Университете, с 1917 по 1920 год - в Московском Университете. После революции отец Леонид, как и многие священники, был вынужден совмещать служение в храме со светской работой. В 1917-1918 годы он был преподавателем Высшего начального училища при станции Хлебниково, с 1920 по 1923 год - старшим делопроизводителем Авто-Броневой Военной школы в Москве и заведующим конторой Ломоносовского института в Москве. Священник Леонид служил в Котове до марта 1931 года, но проживал в Москве, на ул. Усиевича, как указано в его анкете 1930 года.

Одновременно со священником Леонидом Машковым в храме начал служение псаломщик Василий Александрович Левицкий. Он родился в 1897 году в семье священника Александра Петровича Левицкого, который в 1913 году служил в Спасской церкви села Преображенского Коломенского уезда. Мать его, Левицкая Анна Ивановна, происходившая из духовного звания, с 1912 по 1930 год была просфорницей в Спасском храме села Котово. С 1913 по 1917 год он обучался в Московской духовной семинарии, по ее окончании был определен к Спасскому храму и проживал в селе Котово.

После переворота 1917 года начался трагический период в истории храма. В 1918 году земля вокруг церкви (1 десятина 720 кв. сажен) была обложена налогом в 174 р. 72 к. В мае 1922 года в храм явилась комиссия для изъятия церковных ценностей. Сохранившаяся опись изъятого включает серебряные сосуды, дарохранительницу, кресты, покрышки с Евангелий, кадила, венцы и ризы с икон, лампады. Здание храма сдавалось государством Котовскому религиозному обществу в аренду, о чем свидетельствуют документы 1925 и 1930 годов.

Не избежал трагической участи и барский дом: 30 мая 1922 года его начали ломать. Дом «не поддавался ... и только 6 июля раздался грохот и желтая пыль поплыла над барским лугом к северу ... Каменные плиты и кирпич пошли на стройку электростанции, и от дома остался котлован с известкой».

Житель села В.В. Кузнецов, собиратель исторических материалов о Спасском, узнав о скором уничтожении дома, за несколько дней до того успел в нем побывать. Осматривая дом, он сумел измерить аршином залы обоих этажей и подвала и затем составить их подробные планы, а также взял образцы комнатных обоев.

В 1924 году его вызвали к начальнику милиции и потребовали отдать планы дома. Вызов в милицию был связан с тем, что в народе сохранилось предание о подземном ходе и тайной комнате в доме, куда вела винтовая лестница. Возле лестницы была надпись: «Веселая жизнь,/ сорок раз кружись/ с улыбкою на лице,/ и будешь радостен в конце». Кроме того, среди крестьян издавна ходили слухи о том, что «есть подземный ход к реке, где на тяжелых сундуках сидят черные кошки и стерегут добро». Это самое «добро» - мифический клад Юсуповых - и решили найти власти. Начальник Коммунистического Волостного отделения милиции получил распоряжение о проведении раскопок «...на усадьбе бывшего князя Юсупова» и ему было приказано о результатах доносить каждые два дня. После разговора с В.В. Кузнецовым по направлению от дома к церкви в поисках тайного хода были вырыты ямы в полтора аршина глубины.

Сохранился доклад начальника Коммунистического волостного отделения милиции начальнику Управления милиции Московского уезда, в котором излагаются трудности при проведении раскопок и предлагается провести осмотр колокольни и склепов в храме. Разрешение было получено и в результате осмотра в церкви оказалось: «... три склепа, один из них вне церкви и два внутри церкви, причем священник Машков заявил, что допустить до осмотра склепов он не имеет права без археологической комиссии. В самой же церкви и на колокольне никаких ходов не оказалось». Вот так попытка осквернения и разграбления храма не состоялась благодаря защите настоятеля.

5 июня 1925 года Ученая Комиссия, состоящая при Музее Старой Москвы, произвела осмотр сел Котово, Ивакино-Покровское, Павельцево и Трахонеево. Из Протокола осмотра Спасской церкви следует, что в это время в храме еще были целы иконостасы и внутреннее убранство. Сохранились несколько икон XVII века, а также старинный Крест с мощами из семьи Акинфова.

В конце 1920-х годов участились проверки храмовой документации с целью выявления оставшегося ценного имущества. Сохранился акт проверки от 9 апреля 1929 года: «Сего числа произведена проверка всего церковного имущества Спасской церкви при селе Котово согласно описи, имеющейся в деле № 48 Спасской церкви. При сем обнаружено, что все имущество находится на лицо и содержится в порядке и исправности. Здание церкви ремонта не требует. Внутренняя сторона находится в удовлетворительном состоянии, как то стены, пол и проч., что и записано в настоящий акт».

Удовлетворительное состояние храма дало почву для размышлений о возможности использования здания под общественные нужды. И в феврале 1930 года «... после долгих споров о церкви, которую надо было закрывать, чтобы приспособить подо что-то полезное (клуб или зернохранилище), был поставлен вопрос об организации столовой и приспособлении церковных подвалов под хранилище овощей и картофеля. На этом остановились». Дальше вспомнили о княжеском ненайденном золоте и решили обследовать подвалы. 17 февраля в храм пришла комиссия из сельсовета. «Вооружась ломами, задорные, нахальные, напористые, без мыслей и без тонких размышлений парни-комсомольцы ввалились в храм в шапках и с папиросками во рту. Без шапок было только четверо: я (В.В. Кузнецов), священник, один из церковного совета и бедняк. Остальные - крестьяне бородатые, тоже ввалились в шапках». Попытались вскрыть склепы во Владимирском приделе, но ничего не получилось. Были вскрыты склепы с прахом Бориса Николаевича Юсупова и его супруги Параскевы Павловны. Однако никакого золота не нашли.

Вечером появился агент ГПУ, отругал комсомольцев за то, что они вскрывали плиты без разрешения Районного Исполнительного Комитета, велел все уложить на место, придать церкви прежний вид и явиться в местное ГПУ. «Был общественный суд над комиссией по раскулачиванию князей. Бабы особенно были настроены против комиссии, которую сами и выбирали. И вот последовал приговор: «Вынести общественное порицание». После этого, как пишет В.В. Кузнецов, «... церковь вновь была открыта и в ней продолжалась служба». Так не состоялось самочинное закрытие храма.

Сельский совет строго контролировал приходскую жизнь. Чтобы устроить приходское собрание, верующие должны были письменно обратиться в Административный отдел за разрешением. 9 апреля 1930 года они обратились с просьбой об открытии храма для проведения организационного собрания с повесткой дня: Выборы исполнительного органа, выборы причта и изыскание средств. Специальное разрешение требовалось и для ношения икон по домам верующих в великие церковные праздники.

19 января 1931 года, в день Святого Богоявления (Крещения Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа) прихожане Спасского храма остались без праздничной службы и Великого освящения воды. В этот день в Отдел Управления Коммунистического Районного Административного Округа поступило заявление от исполнительного органа Спасской церкви. Оно гласило: «... ввиду болезни нашего священника Леонида Машкова настоящим просим дать разрешение протоиерею Троицкой Троицко-Шереметьева церкви Василию Рыбнову отслужить в нашем храме 20/I-31 года литургию и хождение по домам со святой водой по селам Котово, Щапово и нескольким домам поселка Хлебниково». Это заявление было написано в связи с тем, что район деятельности «служителей культа» ограничивался местом служения, указанном в анкете священнослужителей. Разрешение было получено. Старостой храма до 4 декабря 1931 года являлась Алехина Прасковья Евдокимовна.

Возможно, болезнь иерея Леонида Машкова была мнимой, и богослужение 19 января не состоялось по другой причине. Через два месяца, в марте 1931 года, священник Леонид Машков службу в Спасском храме «оставил», о чем говорится в заявлении исполнительного органа церкви. Причина этого неясна. Вскоре отец Леонид с псаломщиком Василием Левицким примкнули к обновленцам. Остается загадкой, почему это произошло: страх ли перед репрессиями, когда священники многих соседних храмов были уже арестованы, или скудное существование на приходе? Отец Леонид стал протоиереем и настоятелем московского храма Всех Святых на Соколе, а Василий Левицкий служил в этом же храме уже в сане протодиакона. В 1937 году репрессии не миновали и обновленческое духовенство. Протодиакон Василий Левицкий был арестован и обвинен в контрреволюционной деятельности. Он не признал себя виновным и получил десять лет лишения свободы. Реабилитирован в 1989 году.

С уходом отца Леонида Машкова Спасский храм лишился пастыря. В это время многие епископы и священники были арестованы. Храмы повсеместно закрывались, а оказавшиеся без места священники могли быть приглашены прихожанами еще действующих церквей для совершения служения. На место отца Леонида Машкова община храма 21 марта 1931 года «избрала» протоиерея Константина Сперанского.

Отец Константин Михайлович Сперанский, происходивший из духовного звания, родился 9 мая 1868 года. В 1894 году он окончил полный курс в Московской Духовной семинарии и с 1897 года состоял в должности учителя и законоучителя двухклассной школы Министерства народного просвещения. 29 июля 1897 года он был рукоположен в сан иерея к Георгиевской церкви села Беловода Сумского уезда, а 23 сентября того же года утвержден законоучителем и заведующим народными чтениями при Журавском Начальном Училище Сумского уезда.

В 1900 году по прошению отец Константин был переведен к Анно-Зачатьевской церкви села Ильмово Сумского уезда. В 1903 году по прошению он был переведен к Николаевской церкви села Старого того же уезда и утвержден законоучителем Старосельского Народного училища. С того же года этот священник состоял заведующим и законоучителем Старосельской церковно-приходской школы. 15 июня 1909 года Высокопреосвященнейшим Митрополитом Московским Владимиром он был определен для служения в Московскую Никольскую единоверческую церковь на Преображенском кладбище. Заведовал церковно-приходской школой при Никольском единоверческом монастыре.

В 1914 году отец Константин окончил курс в Императорском Николая II Археологическом Институте. Имел награды: в 1897 году «Высочайше» пожалован медалью «За труды по первой всеобщей переписи населения», в 1899 году за усердную службу награжден набедренником, в 1902 году за «отлично ревностную службу» - фиолетовой скуфьей, а в 1912 году за «ревностную и усердную службу» - камилавкой. Оценка благочинным служения: в 1911 году - весьма хорошего, а в 1915 - отличного. В 1919 году ко дню Св. Пасхи иерей Константин был возведен в сан протоиерея. В анкете указано, что с 1919 по 20 февраля 1931 года он служил в селе Рождествено Петровского района Московской области.

Отец Константин прослужил в Спасском храме до декабря 1933 года и перешел в храм Владимирской иконы Божией Матери в Виноградово, в котором служил и раньше в день Престольного праздника по прошению прихожан. Во Владимирском храме протоиерей Константин оставался до осени 1936 года (последняя запись в Метрической книге, сделанная его рукой, датируется октябрем). В 1936 или 1937 году его репрессировали.

В период служения отца Константина у стен Спасского храма был похоронен протоиерей Василий Рыбнов, настоятель Троицкого храма в соседнем с Котовым селе Троицкое-Шереметьево. Отец Василий Григорьевич Рыбнов родился в 1874 году, происходил из московских мещан. Он обучался в Московской певческой капелле Знаменского, окончил ее курс со званием учителя пения в 1891 году. В Филаретовской церкви при Ермаковской богадельне, что за Трехгорной заставой, исполнял обязанности псаломщика и регента с 1896 по 1910 год. В 1910 году «при экзаменационной комиссии сдал на псаломщика, был определен к Покровской церкви села Покровского в Филях» и посвящен в стихарь.

В 1914 году Василий Григорьевич был рукоположен в сан диакона к церкви Страстной иконы Божией Матери, что в Страстном девичьем монастыре. Затем он служил протодиаконом в Успенском соборе Кремля, а с 1920 года - протодиаконом в Успенском соборе г. Дмитрова. В 1924 году он был рукоположен в сан священника и служил в Спасском храме г. Дмитрова до его закрытия. Отец Василий с 30 марта 1930 года стал служить в Троицкой церкви села Троицкое-Шереметьево и был назначен благочинным Коммунистического района, куда входило и село Котово. При нем в храме возобновилась активная приходская жизнь. К сожалению, служение пастыря было недолгим. 8 апреля 1931 года после Божественной литургии его попросили вечером отслужить заупокойную службу на дому в деревне Новосельцево. Во время службы в дом вбежал молодой человек с ружьем и выстрелил в беззащитного священника. Выстрел пришелся в голову, капли крови разлетелись в разные стороны и остались на Часослове, сохранившемся до наших дней. После этого юный атеист со словами: «Хороните меня с музыкой» застрелился. Приехавшая милиция приняла решение о немедленном захоронении самоубийцы. А убитого священника власти распорядились похоронить как можно быстрей и без огласки, и не в Троицком, так как боялись возмущения народа.

Вероятно, последним священником, служившим в Спасском храме, был Леонид Афанасьевич Харьюзов. 31 декабря 1933 года община верующих написала заявление в Административный отдел с просьбой вместо выбывшего священника Сперанского зарегистрировать Л.А. Харьюзова. 27 декабря 1933 года отец Леонид получил от епископа Волоколамского Иоанна (Широкова), викария Московской епархии, благословение на совершение служения в Спасском храме. Отец Леонид родился 15 апреля 1878 года в семье диакона Михайло-Архангельской церкви села Михайлово Вологодского уезда. Учился в Вологодском духовном училище, но не окончил его. В 1900 году он находился в Армии, был рядовым 26-го пехотного полка. В 1913 году награжден медалью и крестом «В память 300-летия царствования дома Романовых». Не позднее 1914 года отец Леонид был рукоположен в сан священника, служил в разных храмах, как указано в анкете. В 1929 году он служил в Вятской епархии. Вероятно, по окончании служения в Спасском храме, отец Леонид служил в г. Воскресенске Московской области.

В 1937 году он был арестован. На момент ареста его семья состояла из матушки Агнии Георгиевны и пятерых детей в возрасте от 15-ти до 28-ми лет. Ему было предъявлено следующее обвинение: «Активная контрреволюционная деятельность, террористически настроен». Священник был приговорен к десяти годам исправительно-трудовых лагерей и в феврале 1938 года оказался в Уcсурийском крае, 5-м отделении Бамлага (Байкало-Амурского исправительно-трудового лагеря). В марте того же года его вновь арестовали по обвинению: «Контрреволюционная агитация, террористические настроения против вождя партии и членов правительства. Восхвалял жизнь в капиталистических странах». Приговор гласил: высшая мера наказания. Отец Леонид был расстрелян 5 июля 1938 года, реабилитирован в 1956 году.

В 1935 году сельсовет снова устроил проверку в Спасской церкви. 17-м ноября датируется опись предметов из драгоценных металлов с указанием их стоимости - того, что осталось после изъятия церковных ценностей в 1922 году. Некоторых предметов не оказалось в наличии, и власти потребовали выплату за «... расхищенные предметы культового характера ...» в размере 769 р. 30 коп.. У общины такой суммы не было. К 10 декабря собрали и внесли 169 р. 30 коп., а на остальную сумму община просила сделать рассрочку до 20 апреля 1936 года. На просьбу ответили: «... последний срок уплаты предъявленной суммы - 25 декабря 1935 года и других рассрочек быть не может». Можно предположить, что за неуплату указанной суммы отправление служения было запрещено.

Внучка священника Николая Тропаревского, Людмила Евгеньевна, вспоминала, что бабушка Вера Стефановна водила ее и брата в храм до 1934 года. Краевед В.В. Кузнецов тоже писал, что последняя служба в церкви была в конце 1934 года. «С бегством последнего священника-старика церковь была без призора. Молодежь безобразничала - рядилась в облачения, устраивая маскарадные ночи в парке, пугая путников. Явились представители из района и предложили или открыть церковь, или же принять какие-либо меры против расхищения. Церковный совет бездействовал. Этим воспользовался председатель сельсовета ... и обрек церковь на разрушение, под каким-то предлогом связавшись с представителями власти, выявив какую-то нужду в здании для приспособления ее для более практичных надобностей, и приступил к делу. Купола слетели, как головы с плеч. Кирпичи упали со звонницы, сглаживая острые плечи колокольни. В церкви разложили костры, подбрасывая в пламя иконы, дробя в щепки иконостас, сжигая церковную утварь. От внутреннего убранства церкви ничего не осталось, только голые стены. Листы Евангелия разлетелись по парку. С колокольни, где хранились церковные бумаги, все было выброшено на лестницу за барьер (перильца колокольни). Склеп князя Н.Б. Юсупова еще до разрушения церкви был изуродован. В нем с 1934 по 1936 год поселился священник, убрав мраморную колонну с гербом князя Н.Б. Юсупова ... и заделал вход в склеп кирпичами ... После священника в склепе поселился какой-то басурман, превратив место возле церкви в помойную яму».

Наконец, Исполком Московского областного Совета депутатов трудящихся 6 января 1941 года принял решение о закрытии храма: «Учитывая, что церковь в с.Котово бездействует, группа верующих распалась и новой группы верующих после соответствующего извещения не оказалось, - разрешить Исполкому Красно-Полянского райсовета церковь в селе Котово закрыть, а здание переоборудовать под клуб».

Война помешала осуществлению решения исполкома. В 1941 году в храме разместился мобилизационный пункт. Солдаты, идущие на фронт, останавливались на ночлег прямо в храме. Внучка отца Николая Тропаревского Людмила Евгеньевна вспоминала, как дети носили им горячую воду. После разгрома немецких войск под Москвой зимой 1941 года фронт отодвинулся на запад. Что собой представлял тогда храм, описывает В.В. Кузнецов: «В 1942 году, весной, я посетил церковь ... Глазам представилась полная картина разрушения. Одни только стены, а на каменных плитах пола человеческие испражнения, груды тряпок, портянок и головных уборов наших рыцарей ... По узкой лестнице я взобрался на колокольню, где когда-то было хранилище церковного архива. Под грудой щебня и штукатуркой валялись разрозненные листки церковных бумаг, остатки хоругвей ... Я собирал каждый лоскуток, каждую частицу уцелевшей церковной утвари ...».

К концу войны началась новая жизнь Спасского храма. Вот как о ней пишет очевидец: «Что же осталось от барской церкви? Она стоит без куполов, приземисто, внедряясь в землю ... Из нее несется легкий дымок. Она ожила. Но только дышит иной жизнью. В ней теперь спичечное производство и мыловаренное. И если в старые времена она очищала души людей от душевных грехов, от грязи, убивающей совесть, то сейчас она очищает людей от нечистоплотности телесной, смывая грязь людей щелочною пеной, а вместо сердец зажигая серные головки, воспламеняя их для поддержания очага - хранилища грядущих дней».

В 30-е годы XX века изменился и облик Юсуповского парка. В 1932-1937 годах недалеко от него разместился лагерь. В нем жили заключенные, работавшие на строительстве канала Москва - Волга. Сооружение канала изменило местный ландшафт. Не стало реки Клязьмы - пойму реки затопили, и образовалось водохранилище.

На месте княжеского дома, сломанного в 1922 году, были построены деревянные бараки для инженерно-технического персонала (сегодня на этом месте находится фонтан). После строительства канала неширокая дорога, которая шла мимо барской усадьбы в сторону Дмитровского тракта, была расширена. На старых планах показано, что она проходила с восточной стороны от храма, разделяя церковное кладбище на две части. При расширении дороги кладбище было уничтожено.

После спичечной фабрики и мыловаренной мастерской в храме разместилась пуговичная фабрика, а затем - типография. Напротив проходной типографии находился «Автобуфет» - пивная. Каждое новое производство на свой лад видоизменяло храм. Кроме ранее снесенных глав с барабанами, были сломаны завершение усыпальницы, колокольня - начиная от яруса звона, крыльцо, утрачен декор всех окон, разрушены иконостасы, разграблена вся церковная утварь. Позднее растесали дверные и оконные проемы, пробили новые проходы внутри храма и прорубили новые окна. Центральный четверик стал двухэтажным благодаря деревянному перекрытию: на первом этаже располагались помещения типографии, а на втором - столовая. Белокаменные полы местами были покрыты слоем цемента, местами - асфальта, поверх них были уложены дощатые полы и линолеум. Все здание снаружи было покрыто цементной штукатуркой, а внутри окрашено масляной краской. Вокруг храма была выполнена асфальтовая, а местами бетонная отмостка, с трех сторон к зданию церкви примыкали утилитарного вида пристройки. В 60-е годы XX века с южной стороны было пристроено двухэтажное здание из красного кирпича, опирающееся прямо на стену Никольского придела.

Из рассказа прихожанки храма мы узнали, что в 1958 году состоялось собрание представителей типографии и райисполкома с участием местного священника (вероятно, отца Владимира Жаворонкова из церкви в Виноградово). Выступающие предложили разрушить церковь и на ее месте построить новое здание на усмотрение райисполкома. Священник высказал мысль отдать здание Церкви. По-видимому, решающим оказалось выступление Галины Георгиевны Поляковой, члена общества Красного Креста и Полумесяца, сказавшей, что «коль здание принадлежало Церкви, то Церкви надо и отдать». Церкви помещение не отдали, но храм был спасен от окончательного разрушения.