"На аэростате. Долгопрудный - Новосибирск" - статья, 1941г.
Аэрологическая обсерватория при Центральном институте погоды, является экспериментальной лабораторией для метеорологов и синоптиков.
Для метеорологии представляет интерес изучать изменения свойств воздушных месс по мере их продвижения, так как погода в значительной степени обусловлена свойствами воздуха, занимающего данный район.
Свободный аэростат лучше всего пригоден для такой цели. Воздушный шар летит по ветру, и наблюдатель, находящийся в корзине, производя измерения метеорологических элементов воздуха, с которым движется шар, может получить данные об изменении свойств этого воздуха. Поэтому в тематику обсерватории включено проведение исследований трансформации воздушных масс, причем за основное средство для исследования принимается свободный аэростат.
Для получения научных наблюдений по этой теме решено было провести в начале 1941 года длительный полет на аэростате. Большая продолжительность полета нужна потому, что, как показали предыдущие полеты, за одни сутки трансформация в это время года оказывалась незначительной. В качестве участников полета выбор пал на нас.
Длительность полета была намечена около 60 часов, но в случае благоприятных обстоятельств было поручено продлить полет на рекорды продолжительности и дальности. Для регистрации рекордов спортивные комиссары Аэроклуба имени Чкалова подготовили специальные приборы — контрольные барографы.
Подготовка к полету началась больше чем за месяц до старта. В эти дни было много предполетных волнений. Каждый день мы следили за метеорологической обстановкой, консультировались с лучшими специалистами Центрального института погоды.
Кроме тех требований к погоде, которые предъявляла постановка темы, нам нужно было выбрать такую метеорологическую обстановку, чтобы воздушные массы перемещались строго в восточном направлении, неся нас над населенными районами, и чтобы в течение всего полета не было сильных осадков, так как сильные осадки могут прибить аэростат к земле. Такая погода бывает не часто.
Иногда синоптическая ситуация казалась обнадеживающей, начинали подготовку к старту, но вскоре все изменялось к худшему, и старт снова откладывали.
Решающее слово должен был сказать О. Г. Кричак — начальник обсерватории и, кроме того, опытный синоптик. 13 марта 1941 года утром Кричак принял решение — вылететь в тот же день в тыл циклона, медленно смещающегося на северо-восток.
Однако погода, благоприятная для полета, оказалась очень сложной для старта. Шквалистый ветер с порывами до 15 м/сек. раскачивал аэростат из стороны в сторону, почти кладя его на землю. Но приказ был отдан, и коллектив Воздухоплавательной группы приложил все силы к его выполнению. Наши товарищи, остававшиеся на земле, блестяще выполнили старт. Нам оставалось хорошо сделать свое дело в воздухе.
В 16 часов 46 минут мы, наконец, в полете и со скоростью 60 км/час, летим на юг — юго-восток. Высота 600 метров. Рядом несутся небольшие разорванно-дождевые облака, осыпая аэростат снегом и заставляя его снижаться. Приходится расходовать балласт и набирать высоту. Сначала наша маленькая корзина раскачивается, но скоро успокаивается. Начинаем устраиваться в корзине, чтобы не мешать друг другу. Жилплощадь у нас ограничена — всего 1,32 квадратного метра. Тесновато, но мы предполагаем прожить здесь не более трех суток. Каждый занимается своим делом. Борис Неверное ведет ориентировку и пилотаж, Семен Гейгеров производит отсчеты по приборам, ведет визуальные наблюдения.
В качестве научной аппаратуры в полет были взяты специальный метеорограф с искусственной вентиляцией и два психрометра Ассмана. Для непрерывной вентиляции метеорографа в течение всего полета был взят запас электроаккумуляторов.
...Под нами быстро мелькают московские окраины. Скоро миновали Москву, идем вдоль железной дороги на Каширу. К ночи облака растаяли, вышла полная луна — она освещала далекие пространства, простирающиеся вокруг, и этим помогала вести наблюдения. Всю ночь мы провели, ни на минуту не смыкая глаз. Нам было не до сна. Мы все еще находились под впечатлением предстартовых дней. Правда, можно было смело отдыхать по очереди, так как аэростат шел в слое инверсии ровно и без расхода балласта.
Рассвет застал нас в районе Тамбова. Взошло солнце, и на разогреве мы поднялись на 2000 метров. Ночь и следующий день за работой прошли быстро и незаметно. Полет проходил нормально.
До Мичуринска шли к юго-востоку, а далее ветер понес нас на восток. Миновали Пензу и летели вдоль железной дороги на Сызрань. Проходя над населенными пунктами, мы сбрасывали вымпелы с донесениями о ходе полета. Большинство из этих донесений в тот же день было получено в Москве. Таким путем мы сообщали о своем местонахождении.
14 марта в сумерках подходили к Волге. Неверное ждал ее с опаской. Он рассказывал, что у воздухоплавателей есть предубеждение, будто Волга всегда готовит какой-нибудь сюрприз — или сильные осадки, или нежелательное изменение ветрового режима. Вечером пересекли Волгу немного южнее Сызрани и пошли над ровной степью левобережья. Неверное прилег отдохнуть, но сон его был прерван толчками и возгласами: «Борис, мы идем на север».
Действительно, аэростат, резко изменив направление, шел с большой северной слагающей. Это направление было менее всего желательно, ибо в этом случае мы уже на другой день попали бы в ненаселенные места Среднего Урала и скоро пришлось бы садиться. Мы вновь пересекли Волгу — южную часть Самарской луки — направление крайне неблагоприятное.
К счастью, нас выручило изменение высоты полета: на большой высоте аэростат полетел снова на восток. Еще раз пересекли Волгу у Куйбышева, положение восстанавливалось, мы воспрянули духом.
Утром 15 марта мы поднялись до высоты 3500 метров. Под нами плыли облака. Лишь временами в окна облачности удавалось увидеть землю. Скоро показались лесистые предгорья Урала. К вечеру началось обычное для аэростатов охлаждение — газ остывает, и аэростат теряет высоту. Мы опустились до верхней границы облаков. В них происходили быстрые движения, аэростат то поднимало, то резко опускало вниз. Неверное вначале слегка сдерживал аэростат, сдавая балласт. Но балласта было уже маловато. На мгновение облака под нами расступились, мы быстро пошли на снижение. Облака, показавшиеся нам сверху довольно безобидными, оказались настоящими зимними кучево-дождевыми. Сразу попали в зону сильного снегопада. Это ускорило снижение аэростата.
Когда альтиметр показывал 800 метров, перед нами выросла гора. Поросшая лесом громада простиралась далеко вверх. Мы шли к горе со скоростью около 80 км/час. Вспомнился случай с двумя известными воздухоплавателями. Здесь же, на Урале, корзина аэростата ударилась о такую же гору и... половина экипажа осталась на земле. Гора была совсем рядом. Уже отчетливо был слышен глухой ропот соснового леса, можно было различить отдельные деревья. Соприкосновение с горой казалось неминуемо. «Семен, убирай приборы! Как бы не пришлось садиться на сосны», — сказал Невернов. Но так не хотелось прерывать успешно начатый полет!
Пришлось быстро сдать почти весь оставшийся балласт. Это спасло положение. Аэростат взлетел вверх и вновь оказался над облаками, на высоте около 4000 метров. Расходуя оставшийся балласт, стараемся держаться повыше. Облачность расходится. Наступают сумерки. Горы и сосновые леса под нами редеют. Урал остался позади. Снижаемся и уже ночью проходим недалеко от Челябинска.
Мы летели над просторами сибирских степей, временами под нами попадался редкий лес, большие озера и болота. Деревни стали встречаться крайне редко. Мы не чувствовали одиночества, пространства были густо «заселены»: часто с громким криком вылетали стаи птиц, испуганных громадной тенью аэростата. Всюду — и на заснеженных полях и в освещенных луной зарослях — была жизнь. Вот мы вспугнули пятерку лосей. Перепуганные животные пустились наутек. Мы летели за ними. Такое соревнование продолжалось до тех пор, пока лоси не «сообразили» остановиться. Часто попадались зайцы и лисы. Мы с интересом наблюдали здесь девственную природу.
Наступил последний день полета. Мы находились в районе Омска. Выглянувшее солнце пригрело аэростат, и он уже в последний раз начал набирать высоту. Чувствовалась усталость, пропал аппетит, хотелось поспать и просто как следует вытянуться: ведь корзина аэростата лишала нас такого удовольствия, а шли уже третьи сутки полета. За время всего полета мы спали не более 5 часов каждый. Днем аэростат поднялся до высоты 5400 метров по альтиметру. В час дня по московскому времени начали готовиться к спуску. Началось охлаждение аэростата, он стал снижаться. Степные просторы сменились лесами. Показались редкие населенные пункты Колыванского района Новосибирской области.
Запасы балласта иссякли, отыскивать другое место для посадки было нельзя. Вот и обширная площадка, вполне подходящая для посадки, не так далеко и деревня. Неверное решил садиться, но аэростат, неуправляем, его несет в тайгу, удаляя от намеченных деревень. Неверное по компасу наметил направление на населенные пункты. Ветер у земли был около 80 км/час, и за несколько минут нас отнесло в глубь тайги. На высоте 20 метров над лесом Неверное вскрывает разрывное приспособление. Начались толчки, послышался треск, аэростат некоторое время тащило по верхушкам деревьев, затем газ вышел, корзина начала падать вниз... Опять треск. Корзина упала на снег, ее насквозь пробил пень и как раз там, где стоял Невернов. Неверное счастливо отделался ушибом ноги. Рядом с корзиной легла оболочка, часть оболочки повисла на сучьях, но ее нигде не повредило.
В 14 часов 13 минут 16 марта 1941 года полет окончен. Мы пролетели 69 с половиной часов, сделав 2800 километров по прямой. За время полета получен большой материал наблюдений, который должен многое рассказать нам о жизни атмосферы. Одновременно с выполнением научного задания мы перекрыли восемь международных рекордов для аэростатов четырех категорий.
Теперь нужно подумать, как выбраться к населенному пункту.
Сделав первый шаг по снегу, Невернов провалился по грудь. Снег небывало глубок. Это был первый сюрприз, который нам приготовила Сибирь. Тут-то мы обнаружили, что от лыж, прикрепленных к борту корзины, не осталось и следа: их поломало или оторвало еще тогда, когда нас тащило по деревьям.
Мы очутились в плену у тайги. Добраться до населенного пункта без лыж можно было или перекатываясь с боку на бок или ползком. Второй способ казался более приемлемым. Мы не стали долго раздумывать. Не зная Сибири, мы не представляли себе всех трудностей путешествия по тайге и, одержимые желанием поскорее сообщить о посадке, взяли в руки палки и двинулись в путь ползком.
Были уверены, что сегодня же вьйдем на деревню. Ползти было тяжело. Снег забивался в рукава, за ворот, руки коченели. К вечеру, еще не успев отдохнуть от полета, мы совсем выбились из сил, а конца тайги не было видно. С наступлением темноты мы решили вернуться обратно. Не удалось выбраться сегодня — удастся завтра, — решили мы. Вернулись в лес и ночевали, завернувшись в оболочку аэростата.
На рассвете 17 марта сделали новую попытку выбраться из тайги старым способом, не хотелось тратить дни на изготовление самодельных лыж. Так мы ползли около шести часов. Делали небольшие привалы, мучила жажда. После полудня погода переменилась, пошел дождь. Мы промокли до нитки. Надеясь на скорый выход из тайги, мы взяли с собой минимальный запас питания, и он уже подходил к концу. Здесь же, на снегу, под деревом, мы обсудили создавшееся положение и решили вернуться к месту посадки, попытаться сделать лыжи, а затем уже пойти на новые поиски жилья. В эту ночь мы заснуть не смогли. Оболочка аэростата предохраняла нас только от дождя, лившего всю ночь, но не от холода, и мы сидели промокшие и дрожали, крепко прижавшись друг к другу и придумывая, из чего бы смастерить лыжи.
Наконец, решили, что они лучше всего выйдут из крышек неприкосновенного пайка, приборного щитка и крышки от футляра психрометра.
Утром 18 марта ударил мороз, на снегу образовалась корка. Прикрепив «лыжи», мы тронулись в путь. Поминутно то правая, то левая нога оказывалась глубоко в снегу, и ее нужно было, опираясь руками на снег, вытаскивать, причем так, чтобы не проваливалась вторая нога. Однако передвигаться так было все-таки лучше, чем ползком. Кроме того, первые два дня скитаний по тайге научили нас кое-чему. Мы уже теперь старательно обходили каждый кустик и дерево. Мы знали, что там особенно глубокий снег и, чтобы не тратить понапрасну силы, по возможности выискивали открытые места. Двигались мы очень медленно по намеченному ранее курсу. Теперь мы уже решили не возвращаться на старое место и во что бы то ни стало добраться до деревни.
С собой, чтобы не обременять себя лишним грузом, мы взяли немного галет и сладостей. Шли целый день, а тайга, хмурая и непонятная, окружала нас со всех сторон. Часто мы слышали обнадеживающие звуки. Как-то вдруг до нашего слуха донесся частый стук, напоминавший короткую пулеметную очередь.
— Лесопилка, — решил Семен.
— Какая тебе лесопилка? Откуда здесь может быть электричество?
— Есть же моторные лесопилки!..
Оказалось, что это «работал» черный сибирский дятел. Иногда нам казалось, что где-то в стороне рубят лес, стучат топорами, или стреляют охотники, но не было ни того, ни другого — это трещали на морозе деревья. Так прошел третий день.
Для ночлега наломали веток, положили на снег и развели костер. Поужинали очень скромно, спали мало. Намокшая на морозе одежда встала дыбом и мало согревала. Пытались согреться и высушить одежду у костра.
Прошла ночь. На рассвете тронулись дальше. К вечеру набрели на стог сена — признак близкого жилья. Это сильно подняло настроение. В эту ночь мы спали уже с большими удобствами в стогу.
20 марта тайга стала редеть, все чаще попадались признаки близкого жилья — еще один стог, сложенные пирамидой жерди, но ни деревни, ни дороги, ни человеческих следов мы не находили. Пришлось еще раз ночевать в лесу. На этот раз мы выкопали в снегу подобие пещеры, куда и залезли. Там было относительно «тепло», но от дыхания снег подтаивал, и вода стекала на нас.
Сильно сказывался голод. Позавтракав конфетами и закусив снегом, мы снова тронулись в путь. Невернов уверял, что слышит запах дыма — признак жилья. Гай-геров доказывал, что этот запах исходит от нас. Действительно, к этому времени мы сильно пропахли дымом от костров.
Вдруг послышался далекий крик: казалось, что человек понукает лошадь. Но мы уже набрались таежного «опыта» и решили, что это снова крик какой-нибудь птицы.
Не прошло и часа, как мы вышли на дорогу. Не верилось. Не хотелось снимать наши импровизированные лыжи, честно послужившие нам.
Вскоре появилась маленькая сибирская лошадка, запряженная в сани, и большой чернобородый мужчина — рабочий совхоза тов. Бабин. Мы очень сдержанно заговорили с ним, пытаясь скрыть свою радость.
Пройти несколько километров по настоящей дороге после коварного сибирского снега, который ежеминутно проваливался, доставляло нам лишь удовольствие.
Вот мы в избе у Бабина. Гостеприимная хозяйка угощает нас, а мы уговариваем друг друга не налегать особенно на еду после полуголодного странствования. Через несколько часов Невернов послал телеграмму в Москву. Очень скоро пришел ответ: тов. Е. К. Федоров поздравлял нас с выдающимся полетом. Пришли поздравления от наших товарищей. На другой день над поселком Шейки-но появились два самолета. Это прилетели корреспонденты новосибирских и центральных газет. Нам пришлось по нескольку раз рассказывать им о нашем полете.
23 марта, чтобы вытащить оболочку аэростата из тайги, снарядили целую «экспедицию». Население поселка Шейкино и близлежащего совхоза оказало нам большую помощь. Туда мы отправились уже на настоящих широченных лыжах. Корзину и оболочку до дороги везли на легких санях, к полозьям которых были подбиты лыжи. Эти сани тянули люди, которые также были на лыжах.
Материальную часть мы отправили до Новосибирска (около 100 километров) на лошадях, а сами вылетели в Новосибирск на самолете. В Новосибирске нас тепло встретили представители местных организаций и друзья, окружили вниманием, и скоро мы забыли о трудностях полета и скитаниях по тайге.
Почти четыре дня мы ждали материальную часть из Шейкина, чтобы отправить ее багажом. За это время мы имели много теплых и незабываемых встреч.
Мы встретились с комсомольцами Новосибирска, со знатным машинистом Томской железной дороги тов. Луниным, были на приеме у первого секретаря Обкома ВКП(б). Новосибирцы показали нам достопримечательности своего замечательного города. Мы посмотрели огромный достраивающийся оперный театр, были на вечере детской самодеятельности, нам показали новую постановку в местном драматическом театре.
Особенно хочется отметить то большое радушие, с которым встретили нас работники Новосибирского управления гидрометеослужбы. Мы побывали в управлении, где было созвано собрание сотрудников. Долго мы будем помнить большую товарищескую помощь начальника управления В. А. Беломоина и наших друзей А. М. Федорова и М. П. Герасимова.
27 марта вечером мы выехали в Москву. На другой день после приезда в Москву мы были на приеме у начальника Главного управления гидрометеослужбы тов. Е. К. Федорова.
Опыт длительных полетов на аэростате показал, что отсутствие радиосвязи является значительным недостатком. Аэрологической обсерватории Центрального института погоды необходимо в кратчайший срок разработать такое оборудование.
Семен Гайгеров, Борис Невернов
1941
Об авторах
С. С. Гайгеров (1911-1992) в 1938 году окончил Московский гидрометеорологический институт. Один из инициаторов создания Центральной аэрологической обсерватории. В ЦАО работал аэрологом, а затем заведующим лабораторией. С началом войны вместе с группой сотрудников Обсерватории добровольцем ушел на фронт. После войны вернулся в Обсерваторию и принимал активное участие в исследованиях атмосферы, в том числе и с помощью аэростатов. Участник полярной экспедиции «СП-4» (1954-1955), второй комплексной Антарктической экспедиции, 13-й Антарктической экспедиции (1971-1972). Профессор, доктор географических наук. Ученый с мировой известностью в области аэросиноптических исследований. Им опубликовано более 100 научных работ.
Б. А. Невернов (1915-1941) в 1937 году окончил Воздухоплавательную школу. Совершил 129 полетов, из которых 6 рекордных на дальность, продолжительность и высоту. В начале Великой Отечественной войны ушел добровольцем на фронт и погиб под Киевом.
Альманах "Долгие пруды", выпуск 7
Долгопрудный, 2002
